«Крестоносцы» войны

— Пожалуйста, — Эббет пожал плечами. — Только смотрите, не заплутайтесь. На поиски не будем посылать.

— Я знаю этот город как свои пять пальцев, — сказал Бинг, — не заплутаюсь. — Он взял карабин, фонарик и, сразу отрезвев, вышел из отеля «Zum Adler».

Этот город действительно был ему знаком даже в темноте. Посмеиваясь про себя, он шел переулками и темными проходными дворами и наконец свернул на Брайтештрассе, которой дали это название — Широкая улица, видимо, в насмешку, такая она была узкая и маленькая. Он посветил фонариком, нашел номер девять и позвонил.

На звонок никто не ответил. Бинг ждал, стараясь прогнать легкое чувство разочарования. Он посмотрел вдоль неровной линии домов и вдруг понял, чего ему не хватало, что его беспокоило, казалось, без всякой причины: белые флаги исчезли.

Он снова позвонил. Потом, подняв голову, увидел, что на доме Фриды тоже не было ничего белого — ни даже носового платка.

За дверью послышались тихие, мягкие шаги. Она приоткрылась, сначала на щелочку, потом шире. На секунду из дома номер девять скользнула на улицу полоса желтого света. Бинг быстро шагнул через порог и прикрыл за собой дверь.

Фрида была босиком, в жакете, наброшенном поверх ночной рубашки. Она сказала:

— Боже мой! Герр Бинг! Как вы меня напугали! Ш-ш… дети спят. Угомонились, слава Богу! Сладу с ними нет эти дни!

— Всем интересуются?

— Еще бы! Думаете, они не видят разницы? — сказала она.

— Какой разницы?

— Американцы, говорят, угощают нас шоколадом». Спрашивают: «Американцы здесь так и останутся?» — Она сжала Бингу руку. — А это наша парадная комната. Роберт называет ее гостиной. Пусть называет! Он у меня хороший, я очень удачно вышла замуж. Но где ему знать, какие бывают настоящие-то гостиные! А я каждый раз как услышу от него это слово, так вспоминаю вашу гостиную с роялем, с шелковой мебелью. Ведь мне каждый Божий день приходилось убирать ее! Ваша мама строго за этим следила.

Бинг сел в широкое мягкое кресло, а ноги поставил на низенькую скамеечку.

— А я ведь сразу вас узнала, — шепотом говорила Фрида. — Сказать, почему? По подбородку, он и у маленького Вальтера Бинга был такой же упрямый. Вы, бывало, всегда на своем настоите. И теперь, наверно, не изменились?… Смотри, пожалуйста, как он расселся! Роберт никогда не садится в это кресло — оно у нас для гостей…

— Фрида, скажите, почему убрали белые флаги? — перебил ее Бинг.

Она осеклась. Потом сказала:

— Флаги? Да просто так! Наверно, потому, что ночью их все равно не видно.

— Кто вам велел убрать белый флаг с дома?

— Ох уж эта война! Только про нее и слышишь!… Одна женщина, которая работает у Бундезена в винном погребе.

— Что она сказала?

— Сказала, что незачем больше вывешивать эти тряпки. Я и сняла — ведь она, как-никак, у Бундезена служит.

Вдруг Бинг окаменел: раздался выстрел. Сначала один, а затем беглый огонь. Затем топот ног в тяжелых, подбитых гвоздями сапогах.

Бинг схватил карабин, сбежал вниз по лестнице и выскочил на улицу. Скорей в отель, к Диллону и солдатам! Они не знают города, а ему знаком здесь каждый закоулок. С ним им будет легче и принять бой, и отступить, если нужно.

Он бежал пустынным переулком. Стрельба и крики не мешали ему слышать собственные шаги и собственное дыхание.

Не может быть! Неужели это наказание ему? Но уж если кого наказывать, так только его, а не тех несчастных пьянчуг!

Проходным двором… какая темнота! Все окна закрыты. Мерзавцы, сволочи! Попрятались по домам, лежат в постелях, ждут, чем кончится. У, черт, ну и мостовая… Не хватает только ногу сломать.

Он выбежал на улицу, параллельную Брайтештрассе.

Осталось каких-нибудь два квартала до Диллона и солдат, если они все еще в отеле. Перестрелка участилась.

Надо на ту сторону. И вдруг — топот кованых сапог справа, топот кованых сапог слева. Блеснули штыки; тусклые отсветы на немецких стальных касках. Улица блокирована с обоих концов. Он снова нырнул в подворотню. Слышны голоса, смех. Радуются своему успеху. На одной этой улице больше солдат, чем у Диллона, даже если все его патрульные успели вернуться в отель.

Ждать здесь бессмысленно. Он прошел в глубь двора, надеясь, что следующая улица будет свободна. Так оно и оказалось. Но когда он побежал по ней, из-за угла вышли немецкие солдаты. Этот проклятый городишко просто кишит ими.

Бингу ничего другого не оставалось, как вернуться переулком на Брайтештрассе. Но теперь он не бежал, а шел крадучись, пользуясь тем, что башмаки у него были на каучуковой подошве. За поворотом на Брайтештрассе опять послышались голоса немецких солдат. Бинг кинулся через улицу, вбежал во все еще открытую дверь дома номер девять и задвинул на ней щеколду. Потом медленно, словно это была не лестница, а отвесная скала, поднялся вверх по ступенькам, волоча за собой карабин. Он не стрелял из него, не дал ни единого выстрела.

Фрида сидела в большом кресле. Глаза у нее были заплаканные. Она увидела его и поднялась ему навстречу.