«Крестоносцы» войны

Уиллоуби побелел от злости; даже в полутьме лестничной клетки была видна зловещая белизна его лица. Он попытался оттолкнуть Троя.

Трой не сдвинулся с места:

— Я хочу получить ответ, и притом совершенно определенный. Никаких уверток, никаких увиливаний, никаких липовых обещаний. Достаточно мы и сами этого блюда кушаем и других кормим. Даете вы мне поместье Ринтелен или нет? А если даете, то когда?

— С завтрашнего дня вы в военной администрации не работаете! — завизжал Уиллоуби.

— Благодарю вас, сэр, — спокойно сказал Трой. — Я считаю, что получил ответ.

Он дал Уиллоуби пройти и медленно пошел следом. Он видел, как Уиллоуби почти бегом пересек вестибюль. «Ничем его не проймешь, — подумал Трой. — Ничем».

Он вернулся в бар и тяжело сел в то самое узкое креслице напротив Карен.

— Человек! — крикнул он. — Три коктейля.

Карен и Иетс сразу увидели, что он не в себе. Карен так и подмывало расспросить его, но она выжидала. Он отвернулся от нее.

— Мне хорошо. Мне теперь гораздо лучше.

— Что вы сделали? — спросил Иетс.

— Схлопотал себе увольнение. Спасибо вам. Вы мне подали прекрасную мысль.

Иетс почувствовал себя приниженным. Что он может? Только говорить и говорить. А вот тут человек пошел и сделал что-то. И вот — смотрите.

— Завтра я, кажется, стану безработным, — сказал Трой и засмеялся деревянным смехом. — Плевать. В военной службе то и хорошо, что уволить тебя не могут; обязаны подыскать другое место.

У Карен сжалось сердце. Нельзя было отпускать его, да еще в таком состоянии. Вот он полез в драку и, конечно, потерпел поражение. Чего ей, собственно, надо было? Чтобы он доказал, что умеет драться? Он это сотни раз доказывал. И кто дал ей право требовать, чтобы он расшибал себе голову о каменную стену? Она-то кто? Глупая баба, которая не способна ценить то, что имеет, и еще раздумывает, принимать ей или не принимать все хорошее, чем готов одарить ее любимый человек, только потому, что к подарку не приложена охранная грамота на ее драгоценный «личный уголок».

— Не беспокойтесь! — сказал Трой, — я из него выжму ринтеленовское поместье, чего бы мне это ни стоило. Когда я стоял и смотрел на его жирную морду, я вдруг понял, почему это так необходимо. Должна быть какая-то логика вещей. Победа — это нечто прекрасное, нечто, во имя чего умирают люди, а то, что получилось у нас, далеко не прекрасно…

Карен подумала: вот если бы он сейчас спросил, любит ли она его. Сейчас она бы знала, что ответить.

Но он был увлечен овладевшей им новой идеей. Напряженная работа мысли отражалась на его широком лице.

Только один Иетс обнаружил здравый и практический подход к делу.

— Что же нам теперь предпринять? — задал он вопрос.

Трой вернулся к действительности:

— Предпринять? Ничего! Пусть так все и идет!

— Хорошо бы поговорить об этом с Девиттом. Раз уж старик здесь, почему бы нам не узнать его мнение.

— Ну вот еще! — возмутился Трой. — Я никогда не обращался за помощью к начальству и теперь не собираюсь. Дело того не стоит.

Иетс резко возразил:

— Вопрос не в вас и не в вашей работе. Неужели вы не можете это понять? Вопрос в ринтеленовском поместье. Вопрос в том, кто прав — Уиллоуби или же я, Бинг и еще многие другие, которых я даже не знаю, но которые тоже верили, что сражаются за какие-то новые идеалы… Если на будущей неделе я смогу сообщить в своей газете, что ринтеленовское поместье передано бывшим заключенным концлагерей, для немцев это будет означать, что наша демократия — не пустые слова. А на вашу работу наплевать.

Не дожидаясь ответа, Иетс пошел звонить Девитту. Вернувшись, он сказал:

— Старик у себя в номере и еще не спит. Бессонница, видно. Просил захватить бутылку чего-нибудь.

Они велели подать себе бутылку коньяку и все вместе отправились наверх. Девитт в измятом синем халате сидел на единственном стуле, имевшемся в этой неприглядной комнате. Глаза его были красны, рубашка расстегнута на груди. Он пригласил гостей сесть на кровать.

Потолок и стены номера треснули при бомбежке; трещины замазали, но не закрасили, и пятна мокрой штукатурки выглядели точно лишаи на теле. В окно, наполовину забитое досками, проникала ночная сырость.

— Очень полезно для моего ревматизма, — пошутил Девитт. — Что ж, выпьем?

У Троя кружилась голова. Он прислонился к спинке кровати и решил молчать, из опасения, как бы отяжелевший язык не подвел его. Карен успела прийти в воинственное настроение; один Иетс был трезв как стеклышко.

Иетс изложил полковнику все обстоятельства. Девитт слушал молча, время от времени потягивая коньяк и причмокивая губами.

Он видел, с каким напряженным ожиданием смотрят на него и девушка, и оба офицера. Он выслушал Иетса до конца и сказал:

— Боюсь, что я тут ничем не могу помочь.

— Вы можете поговорить с генералом! — сказала Карен с неожиданной для самой себя резкостью.

— О чем, мисс Уоллес? У нас нет распоряжения выселять вдов промышленников из их домов, забота о бывших заключенных концлагерей — дело немецкой гражданской администрации. Тем более, что люди, о которых идет речь, — немецкие граждане.