Крестоносцы

За эти восемь дней бароны договорились и поручили одному из них, Ги Мовуазену, выступить от их имени перед королем; и на заседании совета он взял слово и сказал: "Сир, присутствующие здесь ваши братья и бароны, принимая во внимание ваше положение, считают, что, оставшись в этой стране, вы не сможете поддержать свою честь и честь вашего королевства, поскольку из двух тысяч восьмисот рыцарей, прибывших вместе с вами и высадившихся на Кипре, сейчас в этом городе осталась только сотня. Поэтому они вам советуют вернуться во Францию, собрать деньги и набрать войска, чтобы быстро вернуться в эту страну и отомстить врагам Господа нашего за то, что они держали вас в заточении".

Король затем попросил всех рыцарей высказать свое мнение и обратился, в частности, к графу Яффы, державшему эту пограничную крепость и порт, через который въезжали в эту страну. Но граф воздержался от ответа, сказав: "Поскольку моя крепость расположена на границе, то, если я посоветую королю остаться, это может быть воспринято как забота о собственной выгоде". Однако его как местного человека, знающего положение дел, вынудили выразить свое мнение, и он сказал, что "если король соблаговолит еще год продержаться здесь, то он выкажет большую честь".

Жуанвиль, высказывавший свое мнение четырнадцатым, выразил согласие с графом Яффы, и ему сразу же был брошен вопрос: "Как сможет король еще год продержаться здесь со столь малым числом людей?" Задетый вопросом, Жуанвиль высказался более обстоятельно: "Сир, говорят, но не знаю, правда ли это. что король еще ничего не истратил из своих средств, а только деньги церкви. Пускай же король начнет тратить свои деньги и пошлет за рыцарями в Морею и за море; ведь когда пойдет слух, что король хорошо и щедро платит, к нему станут стекаться рыцари со всех сторон, благодаря чему, если будет угодно Господу, он сможет продержаться в течение года и освободить бедных узников, взятых в плен на службе Божьей и его собственной, которые никогда не получат свободы, если король уедет". В собрании воцарилось молчание. "Ведь там не было ни одного человека, у кого не оставалось бы в плену близких друзей, так что никто не возразил мне, и все заплакали".

Следующим взял слово маршал Франции Гийом де Бомон, заявивший, что сенешаль Жуанвиль выступил очень хорошо. Тогда другой Бомон, его дядя, горевший желанием вернуться во Францию и пришедший в ярость, "оскорбительно крикнул ему: "Дерьмо, что вы хотите сказать? Сядьте на место!" Король вынужден был вмешаться: "Мес-сир Жан, вы дурно поступаете, дайте ему сказать! – Конечно, сир, я больше не буду". Но маршал замолчал, и никто больше не поддержал Жуанвиля, кроме сира де Шатене. Тогда король закрыл заседание: "Сеньоры, я всех вас внимательно выслушал и через восемь дней скажу, как мне угодно будет поступить"".

На следующем заседании король сообщил свое решение: "Местные бароны говорят, что, если я уеду, Иерусалимское королевство погибнет, ибо после моего отъезда никто не рискнет здесь оставаться. И вот я решил, что не допущу гибели Иерусалимского королевства, которое я приехал защитить и сохранить, и сейчас остаюсь здесь. А потому обращаюсь к вам, присутствующие здесь бароны, и вообще ко всем рыцарям, пожелающим остаться со мной, чтобы вы смело пришли поговорить со мной, и я дам вам столько денег, что не моя будет вина, а ваша, если вы не останетесь". Жуанвиль добавляет, что "многие были ошеломлены, услышав эти слова, а многие заплакали". Некоторые все же уехали, пользуясь полной свободой действий, в том числе и два брата короля, Альфонс де Пуатье и Карл Анжуйский, но основная масса крестоносцев осталась в Святой Земле.

Такой способ правления, свойственный вообще средневековой королевской власти, не исключал, однако, проявления в случае необходимости авторитарности. Жуанвиль рассказывает, как король жестоко наказал шестерых молодых людей, сыновей парижских буржуа, которые при высадке на остров Пантеллериа предались развлечениям, задержав отплытие и поставив в опасное положение своих спутников по плаванию. Он велел их посадить в шлюпку, привязанную к кораблю, как поступали с убийцами и ворами, и так везти их до следующего захода в гавань, хотя это должно было случиться очень нескоро, и не изменил своего решения, несмотря на все мольбы, даже самой королевы.