Крестопереносец

Но ожидаемого удара не последовало. Вместо этого, она почувствовала, как тяжелая мозолистая рука нежно гладит ее по голове, и горячее дыхание рыцаря, превращаясь в страстный шёпот, проникает прямо в сознание. И она все-все понимает, будто ее спаситель заговорил по-польски, позабыв свое варварское новгородское наречие.

— Все будет хорошо, прекрасная Данунашка, все будет… Во славу Господа, я избавлю вас от адского наваждения… Вы примете веру святую, правда еще не знаю, какую именно… И все у нас будет… Я верну вам княжество. Вы, княжна, прекрасны, добры, молоды, и не должны страдать из-за каких-то букв. Недаром говорил мудрый отец Себастиан: «Одно зло от грамотности». Не иначе сам Господь те слова ему в уста вкладывал… Вы — моя дама сердца, а это значит и жизнь моя, и судьба в ваших руках… Давайте помолимся, помолимся вместе!

Рыцарь вонзил меч, прямо в ножнах, в землю, сложил руки перед этим импровизированным крестом и привычно начал:

— Отче наш…

Пока он молился, рыдающая девушка успокоилась. Буквы над ее головой потускнели и пропали. Она шепотом повторяла за крестоносцем слова молитвы, и, когда они дуэтом сказали «Аминь»… Ничего не произошло. За исключением того, что, застонав, поднялся Пажопье, а пятерка ратников, цепляясь за стремена и сбруи, наконец-то поднялась и теперь нетвердо стояла у своих коней.

Колобок, непонимающе моргая, печально смотрел на них, шмыгал носиком и тихонько ми-ми-микал. Дружинники, напротив, всеми силами старались не глядеть в сторону страшного непонятно кого.

— Бадья Степан, — сказал вдруг Полбу. Дружинник, стоявший к рыцарю спиной, вздрогнул. — Ты опорочил свое имя, призвав на поединок чести солдат. Ты недостоин честного боя и рыцарского титула. Скажи своему сюзерену, что я лишаю тебя права носить Гривну. Беги, трус, и не показывайся мне на глаза, в следующий раз ты отведаешь не меча, а каблука и палки.

Ратник, все больше сжимавшийся при каждом слове рыцаря, резко обернулся. Глаза Степана горели яростью, челюсть была сжата так, что борода топорщилась не хуже константиновской.

— Бери меч… — прорычал он. Обернулся к своим. — А вы не лезьте… Тут уже это… как ее… личное.

Рыцарь кивнул и легко встал. Взялся за эфес. Потянул. И чуть не остался без пояса, меч, будто бы застрял в ножнах. Он еще с полминуты пытался, но меч заклинило намертво. Борьба с собственным оружием делала рыцаря нелепым в глазах противника, и что еще хуже — в глазах дамы.

Тем временем Бадья не спешил нападать. Гнев уже почти полностью утих, и Степан пытался понять, а что именно и кому он сейчас будет доказывать? Но спускать такие слова этому седому, похожему на созревший одуванчик, типу? Свои же дружинники уважать перестанут. С другой стороны, Кладенец… Да и в ушах все еще шумит, и круги перед глазами…

— Чо, никак? — спросил Степан.

Рыцарь мрачно, чуть не плача, помотал головой. Он уже с остервенением махал мечом, пытаясь стряхнуть с него ножны. Ничего не получалось. Степан вдруг понял, в чем дело, и его слегка отпустило. Точно. У ненормального этого — Кладенец Эбонитовый. А все кладенцы — на убийство кованы. Если нет намерения убить — меч повиноваться не будет. Стало быть… Этот… Этот пушистик просто придуривался? Перед бабой покрасоваться хотел? Тьфу, ты, нехристь… Хотя, нет, христь, конечно, вон молился, крестился, хоть и неправильно и как-то неуверенно. Но что же делать? Не ровен час, взбредет ему в голову бердыш у его дружинников выклянчить. А бой на бердышах… Это не фехтование легкими одноручниками. Один удачный, или напротив, неудачный удар — и калека. Несмотря на кольчугу. Траться потом на лекарей… Степан был мужиком степенным. Рассудительным. В молодости погулял, победокурил… Но вот, лет десять назад, женился Степан, остепенился Степан. Но наработанный авторитет храбреца-задиры и теперешняя осмотрительность позволили ему занять место десятника.

— Знаешь, чо… — Бадья почесал бороду. — Завязывай. Ты там о копьях чего-то говорил?

— Обращайся ко мне на ВЫ, червь!

— Ты не психуй, дослушай… Копья, говорил, можно ломать, да? Это у вас там, в Забугорье, тоже поединком считается?

— А что, есть? — глаза рыцаря загорелись, как у ребенка, которому пообещали вернуть любимую игрушку.

— Ну… Оглобли есть… Те же копья, только тупые. — Драться оглоблей Бадья умел. Вообще, деревенские драки стенка на стенку редко обходились без подручных материалов. Его потому бадьей и прозвали, что однажды… Впрочем, это здесь неважно. Важно, что вторым по любимости у него оружием была именно оглобля.

— Так турнирные копья и должны быть тупые!

— Видишь, как все хорошо складывается… Пошли в посад, а? Там и подеремся. Если уж неймется тебе так…

— Вам!

— Вот, победишь меня, буду тебе выкать. А пока что — недостоин. О, как!

Барон призадумался… В принципе, «Законы и Наставления Истинного рыцаря» позволяли откладывать поединок на срок до тридцати трех лет… Мало ли, война, или свинья рожает, или еще какое неотложное дело, вроде «юс прайм ноктис»…