Крестовый марьяж

Капитан, казалось, перестал дышать, ожидая страшной реакции — крика, нецензурных слов, или чего-то подобного… Но, глава службы «цепных псов», обращаясь к майору, спокойно изрек:

— Десять суток ареста, за отказ выполнять приказание.

— Есть, десять суток… — с облегчением и даже с радостью ответил Берестов.

Пока выписывался второй «судебный вердикт», он подмигнул Лихачеву, взиравшему на него с жалостью и легким укором.

— Я могу рассчитывать на вашу порядочность, товарищи офицеры? — спросил адмирал, закончив писанину и держа в руке готовые записки об аресте.

— Разумеется.

— Тогда держите… Доложите командованию, и завтра жду обоих в гости — на постой… — он отдал каждому по документу и добавил, глядя на трость Берестова: — что у вас, кстати, с ногой?

— Со второго этажа прыгнул неудачно… — мрачновато пошутил пилот.

— Ну-ну, парашютист, до встречи в «санатории»… — буркнул комендант и зашагал прочь.

Отдав честь, пилот проводил взглядом контр-адмирала и повернувшись к понурившему голову капитану:

— Ну, что приуныл, Макс? Подумаешь — горе! Если ты в гарнизон — могу подбросить… Как жизнь-то, как Настя?

Внезапно сзади кто-то тронул летчика за руку. Едва он успел обернуться, как сознание едва не помутнело, а сердце гулко забарабанило в груди… Перед ним стояла Сашенька. В глазах девушки попеременно мелькали то непонятный Владу испуг, то едва уловимая нерешительность, то счастье от неожиданной встречи… Какое-то мгновение они стояли неподвижно, затем одновременно шагнули в объятия друг друга…

Сколько раз он мечтал об этом сладостном миге, сколько передумал о своей безграничной любви к Александре… Но даже прагматичные, неумолимо возвращающие его из облаков на землю выводы последних дней, связанные с неопределенностью нынешнего положения и дальнейшей судьбы, на время отступили, не удержав порыва…

«Господи… Вот же где и при каких обстоятельствах довелось встретиться…» — поражался молодой человек, осыпая лицо любимой девушки поцелуями…

Он сжимал её в объятиях, не обращая внимания на сновавших мимо пассажиров, на стоявшего чуть поодаль Макса, тактично и терпеливо изучавшего расписание автобусного движения.

— Я так рада… — шептала Саша, — я так ждала этого…

— Милый ты мой, любимый человек… — отвечал Владислав, вытирая ладонью скатывающиеся по её щекам, счастливые слезы, — может, потому и удалось мне вернуться, что только о тебе и думал…

* * *

Закрыв дверцу за девушкой, устроившейся справа, майор сел за руль. Сняв новую белую фуражку, он попытался осторожно, чтобы не задеть девушку, положить её на заднее сиденье. Но Александра с готовностью перехватила её и аккуратно устроила на своих коленях. Капитан залез назад и с упреком пробормотал:

— Влад, ну зачем ты, ей Богу? Отвез бы меня на губу, что из того? Теперь сам загремишь… Да ещё на полторы недели…

— Видишь ли… — негромко, но без намека на сомнение объяснил пилот, поворачивая ключ зажигания, — мне абсолютно все равно, что подумает комендант. У него работа такая — отлавливать и сажать. Но мне совсем небезразлично, что решите вы, — живущие в одном со мной гарнизоне, в соседнем доме…

— Не знаю… — сомневался Лихачев, — вам бы сейчас побыть с Сашей — столько не виделись! А теперь — здравствуй тюрьма…

На этот справедливый довод Макса, Берестову, пожалуй, возразить было нечем…

Автомобиль ехал по петляющей меж сопок дороге. Спутники Владислава, радуясь долгожданной встрече, все-таки частенько замолкали, вспоминая случившийся на автовокзале инцидент. Отсидка на гауптвахте означала очередную разлуку, бездарно потерянное время и неприятности с командованием гарнизона. Лица у Александры и Максима в эти минуты становились мрачными, понурыми, а настроение неуклонно ползло вниз. Они сидели молча, поглядывая в окна и думали, каждый о своем. Берестова же, расположение духа, которого в последние полгода не поднималось выше средней отметки, сегодняшний случай, растормошил и позабавил. Но смотреть на расстроенных попутчиков, было невыносимо…

— Что же вы так раскисли, ребята? Да нет в оном заведении ничегошеньки ужасного. Говорю вам, как опытный каторжанин… Сидеть начал ещё в курсантскую бытность. Однажды вот, помню, довелось отмотать пятеро суток за любовь к искусству…

— За что? — не понял капитан.

— Не поверите… Формулировка звучала примерно так: «За порочное пристрастие к шаржам…»

— Как это? — в два голоса спросили пассажиры.

Владислав улыбнулся, услышав, наконец, голос девушки, и стараясь отвлечь и развеселить друзей, начал рассказ:

— Комбатом в училище служил один кавказец, с колоритной внешностью и с характером покруче, чем у нашего коменданта. Гонял курсантов от зари до зари, сажал почем зря… И вот взбрело как-то в голову нашему полководцу все клумбы в гарнизоне свежей травкой украсить. Повелел на аэродроме дерн выкапывать и на грузовичке развозить. Адова работа, скажу вам, три недели мучались… Ну а я, проучившись несколько лет в художественной школе, немного умел рисовать…