Криабал, Преданья старины глубокой, Яцхен

К нему я даже не стал приближаться – просто посмотрел в глаза и с силой втянул воздух. А вместе с воздухом – еще что-то невидимое, болезненно вопящее и непередаваемо вкусное. Глаза энгаха сразу утратили выражение, а бездыханное тело упало на траву.

Кажется, я высосал из него душу.

Но это меня сейчас не заботило. Я развернулся к последнему оставшемуся в живых – Джемулану. Он лежал там, где я оставил его пять секунд назад. Не мертвый – только парализованный. В его глазах светился ужас – до него наконец-то дошло, что меня следует бояться.

Я выпотрошил его, как куренка. Вспорол брюхо и выволок наружу связку кишок. Но жизнь в нем все еще теплилась, сознание все еще не угасло. Даже с вывалившимся на траву внутренностями сид продолжал таращиться на меня и – подумать только! – пытался цедить ругательства.

И тогда я принялся его жрать.

Восторг! О, какой это восторг! Я и не представлял, что это до такой степени вкусно! Я с наслаждением рвал жертву на куски, набивал пасть сочным, сладким мясом, истошно хохотал… а где-то за гранью сознания кто-то истерично вопил…

– …патроооооооооооооооооооон!.. – доносился до меня какой-то тоненький писк.

Я ничего не слышал. Меня полностью охватила эйфория – я кувыркался, разбрызгивал кровь и потроха, перебрасывал с руки на руку отрубленную голову.

– Сдох ты наконец-то?! – прохрипел я, глядя в мертвые глаза Джемулана. – Сдох?! Кто теперь главный, а, сука?!!

Эйфория вдруг исчезла, резко сменившись бешенством. Теперь я ненавидел не только проклятого сида – я ненавидел весь мир. Словно обезумевший берсерк, я катался по земле, поливая ее кислотной слюной и взрывая когтями. В глазах почернело, я заорал с такой силой, что с ближайших деревьев осыпалась листва…

…а потом в голове что-то лопнуло. Слабый писк на самой границе сознания куда-то исчез. А я наконец-то пришел в себя и в ужасе уставился на свои руки и наполовину съеденный труп Джемулана.

Твою мать, это же я его сожрал!!!

Никогда еще я не чувствовал себя настолько отвратительно. Да еще и это чувство в голове… больно… черт, как больно… мозг словно погрузили в кислоту…

– Рабан!.. – взвыл я. – Рабан!..

Рабан не отвечал. Молчание. Я чувствовал в голове полную пустоту.

– Рабан!!! – страшно закричал я.

Гробовая тишина и боль в голове говорили о том, что случилось непоправимое.

Я убил Рабана.

Глава 22

Я сидел на траве, прислонившись спиной к толстому дереву, и тупо смотрел на поляну. Изуродованную, обгоревшую, траченную кислотой поляну, на которой все еще валялись полтора трупа. Я неподвижно сидел на одном месте и ждал смерти. Я яцхен. Мое тело было создано в биологической лаборатории базы «Уран». Создано несовершенным. Тело яцхена и человеческий мозг не сочетаются друг с другом – кровь одного не подходит другому. Только благодаря Рабану я все это время оставался в живых. А теперь его нет, и мое тело стремительно убивает мой мозг.

Не знаю, сколько осталось до конца. Несколько минут? Несколько часов? Я совершенно не помню, сколько прожили остальные пять яцхенов, прежде чем сойти с ума, а затем погибнуть. Я бы спросил об этом у Рабана, да не могу.

Рабана нет. Я это чувствую. Я чувствую, что в мозгу что-то необратимо изменилось. Даже когда Рабан был в отключке из-за шокера Торквемады, такого ощущения в голове не было. Тогда он просто молчал… просто молчал, словно ненадолго уснул или куда-то отлучился. А теперь его нет совсем. И больше не будет.

И направление отключилось. Совсем отключилось – сколько ни стараюсь что-нибудь нащупать, ни черта не получается. Видимо, оно тоже было завязано на Рабана. Или он сам его на себя перевел – этот мелкий гаденыш много чего у меня в организме перестраивал.

Впрочем, мне сейчас не до направления. На мозг волна за волной накатывает боль. Раскаленные шурупы. Ведро кислоты. Адское пламя. Все это и многие другие идиотские метафоры. Боль постепенно распространяется ниже – все тело уже горит огнем. Руки двигаются как-то неправильно, хвост почему-то дергается… круги перед глазами плывут.

Наверное, я уже начинаю сходить с ума. Это невозможно определить – ведь каждому сумасшедшему кажется, что он нормален. Были бы здесь другие люди, я бы спросил их – сумасшедший ли я? Может быть, я бы их съел потом. Хочу есть. Не доесть ли мне Джемулана? Все равно я уже начал. Да и тот второй валяется совсем нетронутый.

Вот ведь какая загогулина – какой-то жалкий мозговой полип, крохотная фигня, которая меня все это время только раздражала… и такая большая потеря. Я бы погрустил о бедном погибшем Рабане, но какой в этом смысл, если я все равно скоро к нему присоединюсь?

Не начать ли копать могилу, пока я еще что-то соображаю? Сам себя не похоронишь – никто не похоронит. Двигаться, правда, трудновато…

В глазах совсем потемнело. Уже ничего не вижу.

Ничего не вижу…

Так я пролежал несколько часов. Несколько часов я лежал неподвижно, ожидая перехода в лучший из миров. Потом из-за деревьев брызнули солнечные лучи, и я вдруг осознал, что до сих пор жив. Наступило утро, а я все еще жив.