Крик из будущего (Штампы)

Старшие (только они одни во всём огромном зале!) не стоят, а сидят. Сидят рядом на установленных на уступчатом возвышении за спинами Венка причудливой формы креслах (говорят, эти кресла были сделаны ещё до Войны и уцелели каким-то чудом) и внимательно следят за всем и за всеми, подмечая любую мелочь. Сколько им лет, никому не известно. Бабушка Муэт (она умерла в прошлом году) обмолвилась, что когда она была ещё ростком, Старшие выглядели такими же, как и сейчас – кажется, время не властно над этой парой. Они делят не только власть, но и ложе, и это естественно. Однако поговаривают, что других мужей у Матери-Ведуньи нет, и это странно – не могут же следящие за законом сами его нарушать? Хотя Муэт однажды поймала себя на мысли – Старшие вне Закона и

над ним. Они другие, и этим всё сказано – наверно, именно такой облик приняли бы Внешние, сошедшие в этот несчастный Мир. Старшие правят много лет, правят жёстко, но умело, и по-прежнему полны сил. И всё-таки когда-нибудь их места на Празднике Цветов займут другие Старшие – из стариков-ветеранов и умудрённых ведуний...

...Музыка живая

, как и свет, что истекает прямо из каменной толщи стен. Вроде бы не такая эффектная магия, как боевая или целительная, но без неё жизнь ортов станет серой, словно камень заброшенных нежилых галерей. Шепчут что-то живые голоса, и убеждают – племя будет жить, потому что сегодня в Венок вплетутся одиннадцать свежих цветов. Орты верят, что души ушедших в Бездну раз в году возвращаются в Катакомбы – на Праздник – и радуются тому, что народ гор живёт, борется и любит...

...Широкое полукольцо воинов, обнимающее Венок, дрогнуло. По рядам ортов – а их несколько тысяч – пронёсся лёгкий шорох-вздох. Отец-Воевода начал говорить, и его слова

слышат все. Мать-Ведунья молчит – ведь Вождь обращается исключительно к мужчинам. Но она вмешается, – обязательно вмешается! – если будет с чем-то не согласна.

Строй шевелится. Повинуясь Слову, орты – поодиночке и группками – покидают свои места и отходят назад на пятнадцать-двадцать шагов, туда, где начинает формироваться другой полукруг – дальний. Строй редеет – здесь остаются только те, кто будут состязаться за самый ценный приз. Вождь помнит всё – в его цепкой памяти деяния всех ортов не только за этот год. Слово Отца-Воеводы никому и в голову не придёт оспорить хотя бы потому, что это Слово слышали и другие, и они могут подтвердить: сказанное – справедливо. Ты чуть дрогнул в бою – не струсил, это немыслимо, а всего лишь дрогнул! – тебе не место в первом ряду. Ты сделал всего лишь шажок в сторону от строгих законов племени – не нарушил, это невозможно, а всего лишь отклонился! – сделай теперь пятнадцать шагов назад. Ты лишь на секунду подумал прежде о себе, а не о своём народе и не о своём долге – отойди и уступи место более достойному.

Строй редеет и редеет. Имена воинов звучат быстро, одно за другим, почти сливаясь, однако каждый успевает понять, почему и за что Отец-Воевода повелевает ему покинуть первый ряд. Но молодые орты, только ступившие на стезю воина, остаются почти все – за редкими исключениями. Такую поблажку они получают лишь однажды – на первом в их жизни Празднике Цветов: по праву юности. Впрочем, шансов взять верх над куда более опытными соперниками в равном состязании у первогодков практически нет...

Муэт почти не следит за быстрым мысленным речитативом – она знает, кто выберет её, и кого выберет она. По-другому и быть не может!

...Они росли вместе. Чуть ли не с того самого дня, как Муэт осознала себя, рядом с ней всегда был этот упрямый мальчишка, выделявшийся (и выделяемый ею) среди всех прочих ростков. Ей даже казалось, что они пришли в этот Мир одновременно, хотя Хок и был четырьмя годами старше.

...Когда он принёс ей янтарную жужелицу, Муэт испугалась, увидев друга: росток был весь изодран, а на его лбу красовался громадный кровоподтёк. Муэт уже знала, что ловить жужелиц – точнее, разыскивать этих зверьков среди нагромождения каменных глыб в необитаемых узких щелях, – очень трудно. И опасно – запросто можно ухватить голой рукой затаившуюся ядовитую многоножку или попасть на обед плотоядному грибу. Но жужелицы были для ортов не просто домашними любимцами, а некими своеобразными амулетами, приносящими счастье. Неприхотливые и ласковые, янтарки жили долго и привязывались к своему хозяину, реагируя изменением свечения и мелодичным жужжанием на его настроение. И ещё они умели запоминать и хранить неопределённо долгое время слова и даже мысли владельца, становясь чем-то вроде живого дневника – причём дневника, недоступного чужому взгляду. Подарок – так Муэт назвала пойманную Хоком янтарку – до сих пор при ней. Сначала она доверяла жужелице нехитрые детские тайны, а потом – и гораздо более серьёзные секреты...