Крики в ночи

Он пожал плечами. Сюзанна заметила, что все «классно». Я видел в зеркале, висевшем на стене в холле, лицо Эммы, напряженное и покрытое испариной. Сзади нее стояла хмурившаяся Сюзанна. Ну что ж, сказал я себе, в семейной жизни всегда так и получается, кто-то всегда чувствует себя по-другому, чем ты, нельзя угодить всем сразу. Эмма скоро успокоится и проникнется умиротворенностью этого места. Но она все возвращалась к звукам, которые, как ей казалось, она слышит.

— Нет здесь никакого ручья, — сообщили дети. — Мы облазили всю округу. Земля суше некуда.

— Должно быть, у тебя просто шумит в ушах, дорогая, — предположил я.

Губы Эммы напряглись. Когда дети ушли распаковываться в свои комнаты, она вдруг прошептала:

— Это место пугает меня…

— Что? Это место? Да почему же, ради Бога?

Она покачала головой:

— Не знаю. Оно странное…

— Ой, ну прекрати. — Я смахнул капельки пота с бровей. — Здесь очень душно. Мы все измотаны. — Пробило уже одиннадцать часов и нам нужно было укладывать детей. Мартин просил комнату рядом с нашей, а комната Сюзи находилась рядом с гаражом, эти две комнаты разделялись ванной. — Да они обе одинаковые, — возразил я. — Чистые квадратные комнаты с односпальными кроватями и комодами.

— Пап, я хочу быть рядом с вами, — стоял на своем мальчик, будто все еще боясь привидений из прошлой ночи. Сюзанна сказала, что ей все равно. С Сюзанной всегда все было в порядке.

Мы укрыли их и вышли из комнаты. В широко открытых глазах Эммы застыло невысказанное беспокойство.

— Ты выбрал этот дом, — бросила она.

— Послушай, дорогая. Все будет в порядке. Тебе просто нужно расслабиться. Нам нужно побыть где-нибудь вместе, в тихом местечке, таком, как это. Найти друг для друга место в душе.

Небольшие ссоры в Лондоне казались уже очень далекими. Я глубоко втянул в себя воздух, и мы прошли на кухню. Недопитая бутылка вина стояла на столе.

— Завтра все будет преотлично, Эм, — я налил два стакана и поднял их. — Это за нас.

— Но эти звуки… — передернула плечами она. — Здесь не может быть рядом никакого ручья. Мы находимся в милях от реки, и здесь нет никакого признака воды.

— Собирается дождь. Сейчас будет сильная гроза. Это что-то типа предвестника.

— Да не успокаивай ты меня этим, — она с трудом улыбнулась. — Ты слишком хорошо знаешь…

— Ну, может быть, это какой-то колодец…

Эмма поставила стакан.

— Скорее всего, это похоже на звуки из-под земли, — последовал ответ. — Как будто кто-то там попал в ловушку.

Наконец мы пошли спать в комнату рядом с той, где поселили Мартина. Я думал про завтрашний день, когда мы поедем в Сен-Максим, загрузимся там всякими приспособлениями, едой, туалетными принадлежностями, мороженым, напитками, словом, всем, чего нам не хватало. Посмотрим, сможем ли взять напрокат где-нибудь велосипеды и купить ракетки, чтобы играть во дворе в бадминтон. Все те вещи, о которых невозможно и думать в начале отдыха, в начале нашего первого, как я осознал, реального шанса выйти из состояния напряжения. Это всепоглощающее стремление работать, убежденность, что все это очень важно — быть рабом времени, — все это наконец-то осталось позади. Мы прикончили остатки вина.

Эмма была в ночной рубашке: легком произведении из кружев, женственном и очаровательном, но укуталась до головы в этой душной комнате.

Я разделся до трусов и уставился на нее:

— Тебе совершенно не нужны эти тряпки.

Жара просачивалась через крышу, и пот бежал у меня между лопатками. Дождь приближался, и мы видели танцующие вспышки молнии в темноте.

— Что ты имеешь в виду? Тебе не нравится?

— Нравится, конечно. Но, знаешь…

— Я озябла, — сказала она.

— Озябла?

— Внутри.

Я знал, что лучше не спорить. Ночью мы снова становимся произведением своих родителей. Мое детство там, в Пенсильвании, прошло в атмосфере разрушенной семьи, с отцом, приходящим от случая к случаю, в то время как мама с трудом тащила младших Фрилингов, двоих парней и девчонку, работая на износ в финансовом отделе магазинов «Димант». Эмма же была единственным ребенком, сама себе на уме, оберегаемая любовью и стабильностью родителей в Хэмпшире, в Англии, где ее отец-полковник вышел в отставку.

«Джим, мальчик мой, Джим, мальчик мой, — услышал я предостерегающий голос мамы, хотя она умерла уже два года назад, — всегда уступай даме. Не важно, что они говорят, не спорь с ними, сынок. Ты понял, Джим?» — и, когда я кивнул, она обняла меня.

Все же я надел пижаму и лег в кровать истекать потом рядом со своей прекрасной женой.

Эмма откинула одеяло и лежала под простыней. В комнате с открытыми окнами, но закрытыми жалюзи и сетками от мошкары было невыносимо душно. Через щели полыхали молнии.

— Я открою жалюзи? — спросил я.

— Нет, прошу тебя. Я хочу, чтобы они были закрыты.

Словно она боялась, что кто-нибудь станет заглядывать внутрь. Мы однажды испытали это, в гостинице на Корфу, когда дурачились в постели и увидели за окном парня, эдакого Подглядывающего Тома.

— Хорошо.