Крио

Общение с лошадями успокаивало его, в нем еще ворочались воспоминания войны, казалось, эти животные были свободны от прошлого, жили мгновением, без цели и смысла, то бродили в загоне, то неслись куда-то, подстегиваемые всадниками. И ему хотелось также взбрыкнуть, заржать и припустить по полю, вырывая копытами куски земли.

Но все вокруг удерживало его, опутывало, стреноживало, не давало сделать широкий шаг. В башке цокали строчки из книги того голубоглазого странника в волчьей шубе, что поэт подарил Ботику в поезде на промороженной байкальской дороге:

Может, у всех подножий– Взлетности семена!Бунт еще весь не прожит,Радость еще вольна.

Синей небесной угрозеНашу ли мощь расплескать?Завтра весь мир заморозят– Анабиоза войска.

Вот они завтра мир заморозят, думал Ботик, а я здесь, как гриб, сижу и все пропущу, мимо пройдет жизнь, пролетит, как лихая лошадь, без меня…

В августе двадцать третьего года Дмитрий Ульянов пригласил Стожарова с семьей прокатиться в Горки.

– Да что ты, нет, это неудобно… – сомневался Макар.

А Дмитрий Ильич:

– Погоди, погоди, что тут такого, прогуляетесь, воздухом подышите, парк не везде огорожен, через него деревенские ходят. Поедем в машине, с ветерком!

Солнечным утром в открытом автомобиле «Делонэ-Белльвиль» покатили в Горки – Дмитрий Ильич рядом с шофером Степой Гилем, за ними Панечка со Стожаровым и двухмесячной Стешей на руках.

До Горок тридцать пять километров, ехать около часа, дорога извилистая, петляет через деревни, ямы да ухабы, щебенка, старое шоссе. После деревни Пронино поворот налево в березовую аллею, после Красного моста – вторая березовая аллея упирается в деревянные ворота, закрытые изнутри бревном. Обычно бревно не вдевалось в обе петли, а держалось только на одной. Шофер приоткрывал створки, толкал бревно рукой и, распахнув ворота, въезжал в парк.

На сей раз навстречу «Делонэ-Белльвилю» вырвался небольшой докторский «опель», резко завизжав тормозами. Из окошка выглянуло озабоченное бледное лицо в роговых очках. Пассажир «опеля» кивнул Дмитрию Ильичу и отвернулся.

– Это кто? – спросил Макар.

– Профессор Гранатов, видимо, приезжал по приглашению консилиума, – ответил Ульянов. – Всё делаем, чтобы брат выздоровел, встал в строй, самые знаменитые светила приглашаем. Хотя почему Гранатов, не понимаю, вроде он по живым не специализируется…

Гранатов много думал перед тем, как обратиться к лечащим врачам Владимира Ильича. Где найти слова, чтобы они поняли: их медицина не владеет методом решения главных вопросов бытия. Только он, Алексей Валерианович, в результате изнурительного поиска, невероятных усилий и бессонных ночей, открыл некий алгоритм и готов принять тяжкий груз ответственности, поскольку на чаше весов – жизнь Ильича.

Да-да, он уверен: именно теперь, когда Владимир Ильич пошел на поправку, много шутит, смеется, интересуется международной обстановкой, текущим моментом, с чувством напевает «Беснуйтесь, тираны!» и «Смело, товарищи, в ногу», – он должен быть заморожен. Только не ждать новой волны недуга: она – не за горами.

Два года назад профессор Озерецкий Николай Константинович пригласил Гранатова на кафедру криоорганики в Институт новой медицины Наркомата здравоохранения, обнаружив заметку в «Медицинском вестнике», где Алексей Валерианович излагал теорию замораживания живых тел с их последующим сохранением.

Всего за два года Гранатов создал особое направление крионики, вселил энтузиазм в души единомышленников – врачей и биологов, вместе они экспериментировали с живыми и неживыми организмами, изобретали камеры и растворы, выискивали составы, которые могли бы, не нарушая органику, заморозить живую клетку. А главное – разморозить в целости и сохранности.

«Крионика – путь к бессмертию!» – любимое выражение доктора из уст в уста передавали в коридорах института, оно было начертано на красном кумаче, что стоял в углу основной лаборатории, где проводились опыты. Август 1923 года ознаменовался победой – замороженная мышь оттаяла и ожила!

Пока Владимир Ильич спал под енотовой шубой отца, на втором этаже Большого дома собрались профессор Отфрид Ферстер, доктор Обух, доктор Штрюмпель, доктора Елистратов, Розанов – все те, кто постоянно заботился о здоровье, бодрости и пищеварении вождя революции.

Плотным кольцом в белых шапочках и халатах выдающиеся врачи эпохи сидели за столом, покрытым льняной белоснежной скатертью, словно рыцари короля Артура.

– Товарищи! – Владимир Николаевич Розанов снял очки и прищурился. – Работы Алексея Валериановича Гранатова последнее время у многих на слуху, он биолог, специалист по… – Розанов сделал паузу, надел очки, взглянул на странную шляпу Гранатова (от чрезмерного волнения тот прижал ее к груди) и произнес по слогам – кри-о-нике. Ну, излагайте ваши соображения, Алексей Валерианович.