Криптоанархия, кибергосударства и пиратские утопии

Сектанты почувствовали себя гораздо лучше и просто расцвели там, где власть функционировала спустя рукава и погрязла в коррупции — на Карибских островах, где столкновение интересов соперничавших европейских держав привело ктому, что многие острова не были заселены, а на некоторые даже никто не предъявил права. Барбадос и Ямайка, в частности, должны были привлекать экстремистов, и я верю, что левеллеры и рантеры внесли свою лепту в создание буканьерской «утопии» на Тортуге. Здесь впервые благодаря Эсквемелину[256]

мы можем изучить удачный прототип ВАЗ, существовавший в Новом Свете, чуть более глубоко. Спасаясь от отвратительных «достижений» империализма, таких как рабство, крепостное право, расизм, нетерпимость, от насильственной военной службы и плантаций, где человек гнил заживо, буканьеры пошли по стопам индейцев: женились на местных женщинах, считали негров и испанцев равными себе, не признавали национальностей, избирали своих капитанов демократическим голосованием и обращались к «царству Природы». Провозгласив себя в состоянии «войны со всем миром», они отправлялись пиратствовать, объединяясь вокруг контрактов, называемых «статьями», которые были настолько эгалитарны, что гарантировали капитану лишь на четверть или на половину больше той доли, которую получал каждый член команды. Телесные наказания были запрещены — ссоры улаживались общим голосованием или в рамках дуэльного кодекса.

Совершенно неверно считать пиратов этакими морскими разбойниками с большой дороги или даже провозвестниками капитализма, как это делали некоторые историки. Пираты были, по сути, «социальными бандитами», хотя ядра подобных сообществ являлись не традиционными крестьянскими общинами, а «утопиями», созданными ex nihilo in terra incognita, анклавами полной свободы, захватившей белые пятна на карте. После падения Тортуги буканьерский идеал продолжал жить на протяжении всего «Золотого века» пиратства (примерно 1660—1720 гг.) и породил, к примеру, поселения в Белизе, основанные буканьерами. Затем действие перенеслось на Мадагаскар — остров, который все еще не был занят ни одной империей и состоял из карликовых туземных «королевств», возглавляемых вождями племен, которые были рады пойти на союз с пиратами. Там Пиратская Утопия достигла своей высшей формы.

Как полагают некоторые историки, повествование Даниэля Дефо о капитане Миссьоне и основанной им Либерталии, могло быть литературной «уткой», созданной для пропаганды теорий радикального крыла вигов.[257] Однако эта история была включена во «Всеобщую историю пиратов» (1724—1728), большая часть которой до сих пор рассматривается как достоверный и точный источник. Более того, история капитана Миссьона не была опровергнута в те времена, когда книга впервые появилась и были еще живы многие матросы мадагаскарской пиратской флотилии. Они, похоже, верили всей этой истории и, без всякого сомнения, именно потому, что своими глазами видели пиратские анклавы, очень похожие на Либерталию. А в нее, замечу, освобожденные рабы, туземцы и даже традиционные враги, такие как португальцы, приглашались на равных. (Захват кораблей работорговцев с последующим освобождением рабов был основным занятием пиратов.) Землей владели сообща, представители избирались на короткие сроки, добыча делилась поровну; проповедь свободы заходила гораздо дальше, даже дальше, чем того требовал Здравый Смысл.

Либерталия просуществала недолго, и Миссьон погиб, защищая ее. Но большинство пиратских утопий с самого начала создавались как временные образования; в действительности, настоящими «республиками» пиратов были их корабли, которые в море управлялись «статьями». Анклавы на побережьях обычно вообще не имели никаких законов. Последний по времени классический пример — Нассау на Багамах, поселение на побережье, состоящее из хижин и палаток, жители которого отдавались вину, женщинам (и возможно, также и мальчикам, если верить труду Бёрджа «Содомия и пиратство»), песням (пираты чрезвычайно увлекались музыкой и, бывало, даже брали в рейс камерные оркестры). Их торжества закончились в ночь, когда британский флот появился на Багамах. Черная Борода и «Кали-ко Джек» Рекхэм со своей командой пираток перебрались на менее гостеприимные берега и выбрали трудную судьбу, а прочие смиренно приняли королевскую амнистию и поступили на имперскую службу. Но традиции буканьеров возродились как на Мадакаскаре, где пиратские дети-полукровки принялись захватывать туземные королевства, так и на Карибах, где беглые рабы и смешанные банды негров, белых и краснокожих расцвели в горах и глуши под именем «маронов». Маронская община на Ямайке еще пользовалась известной степенью автономии и во многом сохраняла старый уклад, когда Зора Нейл Херстон посетил их в 1920-х годах (см. «Скажи моей лошади»). Мароны Суринама до сих пор исповедуют африканское «язычество».