Кристалл Авроры

Гербольд приехал в Берлин на день раньше, чем его ожидали в Министерстве строительства, и этот свободный день потратил на прогулку по городу. Он вышел из отеля «Сплендид», в котором ему был забронирован номер, полюбовался его причудливым барочным фасадом и медленно пошел по Фридрихштрассе, впитывая чуждую красоту берлинских улиц жадно, напитывая свое зрение необычностью. Такая возможность, необходимая ему в профессиональном отношении, была краткой, неизвестно, когда она повторится и повторится ли вообще. Хотя с тех пор как архитектурное бюро пришлось закрыть и Гербольд начал работать в Наркомстрое, он мог рассчитывать на командировки: государственных служащих, в отличие от частных людей, за границу выпускали, особенно когда речь шла о совместных с иностранцами проектах, которые признавались значимыми для социалистического строительства.

Вот он и бродил сегодня весь день по Берлину, иногда останавливаясь надолго перед каким-нибудь домом, а то и касаясь ладонью красно-бурых клинкерных кирпичей, которыми были облицованы стены. Точно так он касался ладонью теплой штукатурки московских зданий в то лето, когда приехал из Пскова, чтобы поступать во ВХУТЕМАС, и бродил по Москве счастливый, ошалевший, уже в нее влюбленный, уже знающий, что может сделать для нее что-то необыкновенное, и хочет это сделать, и сделает…

Когда к вечеру его начало подташнивать, Гербольд сообразил, что забыл пообедать. К еде он относился прагматически, поэтому не предвкушал, как пойдет в хороший ресторан где-нибудь напротив Музейного острова, станет изучать меню, прислушиваясь к своим гастрономическим желаниям… Оглядевшись, он понял, что до Музейного острова далековато, и, хотя стоит он на берегу Шпрее, респектабельных ресторанов поблизости не видно.

Однако впереди виднелось огромное здание – Гербольд узнал крытый рынок, который видел на множестве фотографий. Рядом с рынком, вероятно, можно найти трактир, и не один.

Первым ему попался на глаза не трактир, а биргартен. Конечно, он намеревался поесть, а не напиться пива, но июньский вечер был так тих и тепел, липы шелестели так ласково, что уходить в помещение не хотелось. Он прошел за низенькую оградку биргартена и уселся с краю длинного дубового стола на как раз освободившееся место в ряд с другими посетителями. К нему тут же подошел кельнер.

– Один бокал любого пива, – сказал Гербольд. – И поесть. Что-нибудь простое, что здесь готовили всегда.

Он обрадовался, произнеся это, и не потому, что приятно было убедиться, что язык не забыт с гимназических времен, и говорить по-немецки на берлинской улице, но потому, что угадал свое желание: ему хотелось простого, что было всегда.

– Айнтопф, – широко улыбнувшись, предложил кельнер. – Настоящее народное блюдо.

Над столами висел густой пивной дух и гул множества голосов. Гербольд пожалел, что выбрал шумный биргартен, но деваться было уже некуда, и, ожидая своего пива и ужина, он стал оглядывать людей, сидящих за его столом. Странное ощущение охватило его: показалось, что он видит одно и то же лицо, повторяющееся многократно, как деталь на конвейере. Впрочем, это, конечно, было связано с тем, что все мужчины похожи, когда сидят вечером в пивной.

– Могу я спросить? – услышал Гербольд.

Он провел взглядом по лицам и сразу понял, кто к нему обратился. У мужчины, сидящего прямо напротив него, читался в глазах интерес, живой и острый, это было особенно заметно в сравнении с однообразным довольством, которое, казалось, влито было во все глаза вокруг.

– Да, пожалуйста, – кивнул Гербольд.

– Я вижу, что вы иностранец, но кто, понять не могу.

– Русский, – ответил Гербольд. И уточнил: – Из СССР.

– О! – Интерес в глазах его визави стал еще живее. – Никогда не видел русских из СССР. И, признаться, думал, никогда уже не увижу.

– Почему?

– Они больше не приезжают в Германию. Или приезжают, но не частным образом. А я частное лицо, – объяснил он. И добавил после короткой заминки: – Теперь.

Появился кельнер с пивом, сразу вслед за ним другой – он поставил перед Гербольдом глиняный горшок. Стоило поднять крышку, как из горшка пахнуло горячей капустой, фасолью, картошкой и копченостями. Видны были также куски моркови, репы и еще каких-то овощей, все это образовывало густую похлебку, почти жаркое.

– Однако! – сказал Гербольд. – Если бы я знал, что это, не заказывал бы.

– Почему? – спросил его собеседник.

– Серьезное блюдо. Одному с таким и не справиться. В самом деле народное.

– Даже слишком, – усмехнулся тот. – Скоро айнтопфом будут кормить всех в обязательном порядке. Ради единства немецкого духа.

– Это плохо? – зачерпывая ложкой похлебку, поинтересовался Гербольд.

– Унификация – всегда плохо и всегда ведет ко лжи. Впрочем, меня ко всенародному айнтопфу не только не станут приобщать, но и не допустят, я думаю.

Подняв глаза от похлебки, Гербольд встретил его взгляд и спросил:

– Почему?