На тонких губах женщины появилось подобие улыбки, черты лица разгладились, взгляд смягчился, а затем сделался печальным. Но продлилось это всего секунду. В следующий миг женщина вспомнила о том, что перед ней по-прежнему стоят Хорт и Николь, и лицо ее вновь сделалось суровым.
– Сегодня школа уже закрыта. Вы сможете записаться на прием к декану Брунгильде на какой-нибудь другой день. А теперь прошу вас удалиться, пока я не позвала королевскую стражу, – сказала директриса, спускаясь вниз и проходя мимо посетителей. Хорт проводил ее взглядом, услышал, как она заговорила с садовником…
– Калеб и Седрик пошли в парк. Присмотри за ними, – негромко сказала она, протягивая садовнику несколько серебряных монеток.
– Седрик уже взрослый парень, госпожа Гримлейн, – ответил садовник. – Он и без моего надзора обойтись может…
– Я
Садовник посмотрел ей в лицо, затем вернул ей монетки и тихо сказал:
– Да, конечно, мисс. Будь я на вашем месте, я поступил бы точно так же.
Он положил на землю свои ножницы и пошел следом за мальчиками, а госпожа Гримлейн проводила его все тем же печальным взглядом…
Затем встрепенулась, стремительно обернулась к школьному крыльцу…
Дверь школы была по-прежнему открыта, а Хорт и Николь уже исчезли.
– Ты слышал, что сказал тот человек? Он назвал ее госпожой
– И что? – сказал Хорт, чувствуя себя затерянным среди лабиринта темных сырых коридоров и винтовых лестниц. – И как нам узнать, где здесь находится этот чертов…
–
– Это не поможет нам скинуть Райена с трона, так что кончай изображать из себя детектива, Ник, и давай искать дом Арбед, – отмахнулся Хорт, заглядывая по очереди в пустые классные комнаты, пропахшие потом и плесенью.
В воздухе висела мелкая меловая пыль, от которой першило в горле и слезились глаза. Если снаружи Фоксвудская школа для мальчиков выглядела как изящный собор, окруженный аккуратно подстриженными живыми изгородями и дорожками, замощенными плитками из серого полированного камня, то внутри ее состояние было просто плачевным. Покрытые пятнами сырости стены, скрипучие половицы, треснувшие таблички с туманными то ли советами, то ли девизами:
«Вот за что я так ненавижу всегдашников, – думал Хорт, вспомнив рабочего, который шкурил щеткой фасад школы. – Все их так называемое Добро – это сплошное надувательство, пыль в глаза, шоу для дураков. Снаружи блеск, внутри плесень. И нужно пробиться сквозь внешнюю красоту и благородные намерения, чтобы понять, чего на самом деле стоит всегдашник. Или всегдашница. Но Ник, по счастью, не такая, она… Ну да, Ник все-таки больше похожа на никогдашницу и даже не способна скрыть это».
Именно Николь от этих мыслей его и отвлекла, потащила за собой. Завернув за угол, они попали в солнечный луч, падавший сквозь пыльное окно. Луч осветил очередную табличку:
– Неудивительно, что каждый парень из этого города становится приспешником, – заметил Хорт, кивнув на этот лозунг.
Где-то внизу хлопнула дверь.
Застучали по каменным плитам острые каблучки.
У Хорта свело желудок. Он схватил Николь за руку, потянул вперед, к лестничной площадке, но Ник сопротивлялась, не сводила глаз с окна.
Там, за грязным витражным стеклом, виднелся двор, а на нем, чуть поодаль, стоящий отдельно от школы двухэтажный домик красного кирпича, окруженный свежей, аккуратно подстриженной травянистой лужайкой. Присмотревшись, Хорт разглядел надпись на стоящем перед домиком щите:
И подпись внизу, в уголке…
– Разговор буду вести я, договорились? – прошептала Николь, входя вместе с Хортом в вестибюль.
– Но ты всего лишь Читатель. Только
– Зато только я знаю, как добиваться того, что нам нужно, так что просто стой, молчи и улыбайся, как принц крашеный, – приказала Николь. – И ничего не трогай руками, слышишь?