Кристальный пик

И тогда я наконец-то выпрямилась, вынырнула из воды по пояс и, нависнув над Солом, предстала перед ним лицом к лицу. Ему не оставалось ничего, кроме как посмотреть на меня в упор. Волосы, длинные и потемневшие от воды, легли мне на грудь плащом, но этого было более чем достаточно, чтобы у меня загорелись от стыда щеки, а у Сола — уши. Я никогда не считала себя настолько же привлекательной, как Матти, даже более того — едва ли вписывалась в дейрдреанские каноны красоты. Не зря Солярис прозвал меня «рыбьей костью». Из-за сахарной болезни, не будь я принцессой, меня бы и местные наверняка дразнили тощей или худосочной. Слишком узкие бедра, слишком костлявые колени и руки (левая так вообще буквально), слишком маленькая грудь. Шрамы только добивали любое очарование, которое могло во мне оставаться: бледные полосы под ребрами, пунцовые отметины над самым сердцем. Однако, стоя напротив Сола во плоти и естестве своем сейчас, я совсем не переживала об этом, ибо, когда он смотрел на меня, золото в его глазах оборачивалось солнцем.

Агатовые когти медленно поддели распущенные локоны с моей груди, но не решились отодвинуть их и вернулись обратно к плечу.

— Так ты будешь раздеваться или нет? Не одним только людям нужно за чистотой следить, — сказала я, решив поиграть с Солом в его же игру и посмотреть, что будет. — Ты в пути тоже без бани обходился, да и одежду уже все равно намочил. Помойся со мной.

Сол заморгал часто-часто, видимо, решив, что неправильно трактовал мои действия, и тут же убрал с плеча ладонь. Скрепя сердце я позволила ему сделать это, но лишь для того, чтобы он, медленно развязав шнуровку на рубахе, наконец стянул ее через голову и закинул к моей одежде, следом поступив так и со штанами. Больше всего времени потребовала броня: несмотря на то, что Сол давно научился снимать и надевать ее без каких-либо застежек, ему не сразу удалось подцепить мокрую чешую и избавиться от нее тоже.

— Что это еще такое?

Солярис вздрогнул, повернутый ко мне полубоком, когда я подплыла к нему ближе и притронулась пальцами к длинному шраму внизу плоского живота. Тот тянулся от косточки таза к ребрам, но вовсе не с той стороны, с которой Сола ранила Мераксель. То был шрам более неровный, крестообразный, словно оставленный острым концом кочерги, и несвежий. Видимо, там, в замке Дану, во время перевязки, его скрыл высокий пояс штанов, но теперь же сквозь воду бордовый узор предстал на белой коже во всей красе. И еще несколько таких же, опоясывающих торс…

— У тебя никогда не было шрамов раньше, кроме того, что на шее от черного серебра, — сказала я, и Сол мягко отвел мою руку в сторону. — Откуда они? Поэтому ты стал плохо заживать, да? Что ты от меня скрываешь?

— Огонь мира сего, какая же ты болтливая!

Я демонстративно надула щеки, но Солярис не увидел этого, скрывшись под толщей воды с головой. Когда он вынырнул обратно, то жемчужные волосы полностью закрыли ему глаза, упав на лоб. Лишь потому он не увидел, как я тянусь к нему, чтобы снова поцеловать, и не успел отступить.

«Если не хочет рассказывать, пусть не рассказывает, — подумала я. — Нет нам покоя, нет нигде веры, что это и вправду скоро закончится, так пусть и не кончается. Это неважно, пока Солярис рядом. Я буду любить его, даже когда мир треснет пополам. Я буду любить его прямо сейчас».

Стон, вырвавшийся из горла Сола, был подобен музыке лура: низкий, гудящий. Я всего лишь поцеловала его в шею под челюстью, как он сразу начал таять и урчать в моих руках. Солярис — мрамор, небо и пламя: жесткий, далекий и обжигающий. Вот, что первым приходило мне на ум, когда кто-то просил меня описать его. Однако здесь, со мной, Сол был совершенно другим. Он не был жестким — он был мягким, как шелк, охотно отзывался на любое мое прикосновение и щедро дарил прикосновения в ответ. Он не был далеким — он был совсем близко, кожа к коже, дыхание к дыханию, и суть моя продолжалась сутью его, как неразрывное целое. Он не был обжигающим — он согревал, источая первобытный жар, от которого вода шипела на его спине.

Интересно, как этот жар будет ощущаться не снаружи, а внутри меня?..

— Рубин, — Сол перехватил мои руки, блуждающие по его телу, одной своей. Не было больше фарфоровой бледности — был лишь клюквенный румянец, как будто он провел на лютом морозе несколько часов кряду. Вода, разделяющие наши тела, закипела. — Ты что делаешь, а?

— А на что это похоже? — протянула я полушутливо, будто не замечая вымученного укора в его голосе, и отплыла немного назад, чтобы позволить нам обоим отдышаться. — Знаешь, какие слухи о тебе в Столице ходили раньше? До того, как мы туман Красный победили, и тебя любить больше стали.

— Ну и какие же?

— Будто ты дев местных портишь, головы им морочишь, а затем тайком в их постели по ночам пробираешься. Утром несчастные матери простыни в реке отмывают, а девы слезами умываются от тоски и позора.

— Так ты о тех слухах, в которых я Сильтан? — уточнил Солярис не без издевки, и я тихо рассмеялась.