Кристальный пик

Голос. Его принес ко мне керидвенский ветер, та кровь, в которой я была испачкана, и золотая маска, раскалившаяся прямо на лице. Все прочие звуки исчезли — остался лишь незнакомый женский глас и биение моего сердца, эхом стучащее в ушах. Кажется, Солярис звал меня. Кажется, снаряды баллист снова летели в нашу сторону. Но я видела лишь замок, похожий на волчий клык, и видела ту, что сидела в самом его основании — так близко к плачущим людям, так близко к смерти, что текла прямо с ее рук, израненных витражными стеклами.

На ней был традиционный для Керидвена кафтан с черным кружевом и волчьим мехом, диадема из червленого серебра и длинная юбка со шлейфом, какие надевают на свадьбу, не на войну. Белокурые волосы, забранные в две длинные косы по бокам, и голубые глаза в обрамлении таких же светлых ресниц. Кровь распускалась на ее рукавах, как цветы, капая с кончиков вспоротых пальцев. Она была ярлсконой — и служила королевской вёльвой самой себе. А теперь провозглашала себя еще и королевой Керидвена.

— Ты прямо как твой отец… Кем бы ты стала, останься на троне? Как хорошо, что Круг этого не узнает.

Кап-кап-кап. Кровь снова льется. Она порезала и без того свежую рану еще раз, глубже, яростнее. Огонь, распускающий фиолетовый дым по заднему двору ледяного замка, слизал ее и обратил в порчу.

— Королева Рубин и дракон Солярис. Спасибо, что убивали моих людей, — сказала Омела, глядя мне в глаза через десятки лиг, которые разделяли нас, но вдруг перестали быть помехой. — На вас их кровь, а значит, на вас кровь моя. Вы помечены Керидвеном. Так познайте же его вьюгу!

То, что вдруг ударило меня в грудь, вовсе не было обычной вьюгой. То был сейд, и исходил он не издалека, а буквально от меня самой: следы крови, собранной меж чешуйками брони, ожили, и кровь эта потяжелела, сдавила со всех сторон, норовя сломать и выкрутить кости. Сейд распространялся по телу вместе с ней, шипя и обретая форму. Так захлопнулась ловушка. Солярис чувствовал то же самое, потому и задрожал, заметался в воздухе и разразился таким душераздирающим криком, что мне самой захотелось кричать.

Грудную клетку пережало. Прорези в маске подернуло красной пеленой, и я вцепилась в них ногтями, пытаясь счистить ползущую по лицу керидвенскую кровь.

«Река… Река!» — прохрипел Солярис, с трудом развернув корпус к берегу.

Это была наша единственная надежда — искупаться в воде и смыть с себя ядовитую вражескую кровь вместе с сейдом. Но до реки было слишком далеко, а крови — слишком много. Крылья Соляриса двигались вяло и порывисто, и тело накренилось вбок. Похоже, он, как и я, даже не видел, куда именно мы летим. Каждый дюйм кожи пылал и болел так, будто меня поливали горящим воском, и, оставив надежды спасти себя, я принялась спасать Соляриса: тереть рукавами его бока и голову, счищать кровь, раздирая пальцы. Пока голос Омелы не сказал:

— Вот и все.

Кровь потекла по одежде вниз и собралась на поясе, удерживающем меня на сгорбившейся спине Сола. Звенья колец надломились под ее силой, а затем разлетелись в воздухе. Пояс отстегнулся, и я упала вниз.

«РУБИН!»

Солярис не мог летать без меня, а значит, падал тоже. Однако я не видела его за круговоротом зелени, снега и облаков. Керидвенская кровь наконец-то ушла с глаз и тоже разлетелась по ветру, оставив мою броню и меня саму в покое. Сейд был Омеле больше не нужен — не он принесет мне смерть, а удар об землю.

Вот, значит, какова моя судьба — уцелеть, упав с дракона целых четыре раза, но умереть в пятый. Погибнуть бесславно, не в бою, а от того, что было для меня родной стихией и величайшей отрадой. Не дождаться победы иль поражения, не узнать, соединятся ли судьбы драконов и людей. Не оплакать погибших и не воздать почести живым.

Омела была права: армии не станет, как только я умру — и Дейрдре не станет тоже. Мидир, Гвидион и Ллеу — если последний выживет — будут пытаться сдержать его, но распад неизбежен, как сожжение моего тела на погребальном драккаре. Дейрдре отойдет Керидвену, Немайну или, того хуже, превратится в еще одни Дикие земли, придя в запустение. Мое наследие канет в небытие, и там, в сиде, когда отец встретит меня в Тир-на-Ног, он спросит: «Почему ты не удержала его, когда могла? Почему не сберегла то, что я тебе доверил?»

Где-то протрубил горн. Все кружилось, земля оказывалась то внизу, то сверху, но каким-то образом взгляд все равно нашел небо. Серые облака разошлись, пепел смешался с мокрым снегом, и догорающий закат, к которому уже склонился этот страшный день, окрасил мир в цвет вина и золото моих будущих саванов. Казалось, легкие лопнут раньше, чем я успею достичь земли. Холодный воздух в очередной раз наполнил их до отказа, когда я вдруг вспомнила о деревне Лофорт к югу моего туата, где тоже падала бесконечно и бесконечно вниз. Там же я впервые повстречала Красный туман. Почему-то я хорошо помнила его нежные объятия, которые спасли меня от неминуемой гибели, и всего несколько царапин да синяков, которыми отделалась по итогу.

Красный туман защитил меня тогда — и он мог защитить сейчас.