Кристальный пик

— Гектор — добрый малый, — сказал Ллеу, отвернувшись от меня к плоскому алтарному столу, и по крайней мере в этом я была с ним солидарна. — Хоть я и считаю, что добрым в нашем мире быть нельзя, коль хочешь выжить, я рад, что Гектор именно такой. Он всегда был снисходителен ко мне, возможно, даже больше, чем я того заслуживаю. Братские узы всегда такие — крепкие, не рвутся, ибо узлы на них завязывают поступки, а не слова. А вот узы брата с сестрой… Они другие. Тонкие и слабые, как сами женщины, — то есть, г-хм, большинство женщин, — потому и нуждаются в куда более мягком обращении. Я не понимал этого до сей поры, а теперь Маттиола… Она…

— Не желает тебя видеть, — закончила я за Ллеу, и на мгновение его лицо исказила не то злоба, не то досада. Так выглядят дети перед тем, как зайтись плачем, когда считают наказание несправедливым. Но справедливости во всем, что сейчас происходило с Ллеу, уж точно было больше, чем в его решении запереть Маттиолу в комнате с решетками на окнах, откуда я вызволила ее сразу после того, как вернулась к жизни и села на отцовский трон. — Прости, Ллеу, здесь я ничем не могу помочь тебе. Но повинную голову меч не сечет. Ты уже каялся перед Матти и сделал все от тебя зависящее. Теперь решать судьбу ваших уз — рвать их или скреплять — предстоит ей.

Я развернулась на носках башмаков, давая понять, что разговор окончен, и быстро покинула Безмолвный павильон. Вершить судьбу континента было для меня достаточной ношей — не хватало еще вершить судьбу своих друзей! Самой Маттиоле тоже было попросту не до этого.

После того как она стала моим полноправным сенешалем, свободного времени у Матти хватало разве что поспать, помыться и иногда погадать со мной на углях вечерком, дабы отвлечься от суеты и узнать потехи ради, что грядет к нам вместе со следующим днем. Она много суетилась, как всегда, без умолку болтала и колко подшучивала, когда заставала меня с Солярисом наедине, даже если в этом не таилось никакого подтекста и мы просто разговаривали, сидя по разные стороны лавки. Словом, Матти была вполне довольна своей новой жизнью, и в ней уж точно не было места для Ллеу, пока он такой. Пока он не признает, что любовь его ядовита и что именно этот яд угрожал его семье в первую очередь, а не сахарная болезнь или высокомерие господ.

К тому же, не разверзнись между Ллеу и Матти эта пропасть, маловероятно, что она осмелилась бы так открыто лелеять в руке сапфировый медальон и мысли о Вельгаре, как делала это прямо сейчас, думая, что ее никто не видит.

Перед окнами северного крыла Рубиновый лес лежал как на ладони. Маковое поле, протянувшееся вдоль всей его кромки, казалось с такой высоты у́же, чем передник хангерока. Потому и создавалось ощущение, будто лес растет к замку вплотную — протяни руку, и ухватишься за остроконечные листья, шепчущие на ветру о тех жертвах, что его породили, и о белоглазой вёльве, живущей в его глубине. Оттого большая часть спален, расположенных в северном крыле, пустовала: местная прислуга была настолько суеверной, что отворачивала взгляд, даже когда просто проходила мимо окон — и их даже не очищали от пыли. Чистыми стекла оставались только в альковах, где стояли нефритовые скамьи и где я пряталась в детстве, сбегая от весталки. Там же сидела Матти, мечтательно улыбаясь самой себе.

— Она уже почти час не двигается, — раздался шепот над моим ухом, когда я притаилась за углом коридора, подглядывая.

Как-то раз Солярис пошутил, что Гектора не родили, а выковали в горне, ведь как иначе объяснить то, что запах огня и железа так сильно въелся в его кожу? Доля правды в том была: благодаря запаху я и сама учуяла Гектора, еще когда он поднимался по лестнице. За эти полгода его лицо усеяла целая мириада новых веснушек, а мышцы приобрели рельеф и сделались бугристыми, как у мужчины, хотя Гектор только в месяце нектара справил шестнадцатилетние. Несмотря на свежий вид и чистую одежду, он выглядел усталым. Вероятно, только закончил работу в кузнице. Теперь она не ограничивалась ковкой одного лишь оружия: Гектор также мастерил разные приспособления по драконьим чертежам. Именно благодаря ему в некоторых башнях появились круглые бляшки с железными стрелами, указывающие время вместо песчаных или солнечных часов, а добрую часть факелов сменили болотно-зеленые огни в стеклянных коробах.

— Как думаешь, Матти заболела? — забормотал Гектор, тоже вытянув голову из-за угла. — Может, стоит позвать лекаря?

— Ох, Гектор. — Я улыбнулась, умиленная, и тихонько похлопала его по плечу. — Боюсь, любовь — болезнь неизлечимая.

— Какая еще любовь⁈ — скривился он, резко повысив голос, и я шикнула, боясь, что Матти услышит. Мне не хотелось быть той, кто откроет Гектору глаза на очевидное, поэтому я уклончиво ответила:

— Такая же, какая все время следует за тобой по пятам.

— А?