– Не полетит. Тесея чуть не заплакала, когда услышала, что брат вновь ее покинет, поэтому на сей раз я не стала его звать. Нужно будет обязательно прикупить свиную рульку на обратном пути… Ибо, когда Кочевник узнает, не простит.
Солярис вздохнул, и мне померещилось в этом вздохе больше расстройства, чем облегчения. Его броня из чешуи, покрывающая тело от щиколоток до шеи, наконец-то ощетинилась. Я тут же поспешила отойти на безопасное расстояние. Молодые драконы всегда обращались быстрее старых, поэтому Солу и потребовалось всего несколько секунд. К тому моменту Ясу как раз забралась на Мелихор, наконец-то найдя точку опоры между ее лопатками, а Сильтан с Дайре, невозмутимо сосущим горлышко фляги прямо на его спине, уже вскарабкался на мерлон. Солярис был в два, а то и в три раза меньше их обоих, но восхищение все равно переполняло мое сердце, даже когда я просто смотрела на него. Лишь одна вещь, неподвластная никому, кроме богов, омрачала мою радость на протяжении долгих лет – наше проклятие.
– Не начинай, – буркнула я, отталкиваясь от подставленного крыла и подтягиваясь вверх, чтобы устроиться у Сола на хребте. – Я все равно однажды найду способ его снять.
Прижав к его твердым бокам икры, я сняла с пояса железные кольца и пристегнулась к костяным гребням.
– Свадебная роща, – сказала я. – Знаешь, где это?
Я уткнулась ему в шею и постаралась не дать дыханию сбиться, когда Сол, вспрыгнув на мерлон следом за братом и сестрой, вместе с ними рывком взмыл к облакам.
Удивительно, что при этом в небе не раздалось ни звука. Ясу молчала, как на церемонии погребения, и мне пришлось велеть Солу подлететь к ней поближе, чтобы проверить, не сорвалась ли та еще на взлете. К счастью, нет: Ясу сидела на месте, крепко держась за шею Мелихор, и более того, с интересом поглядывала вниз, будто не впервые оказалась на высоте, которую не ведал никто из ее предков.
– Красиво! Это так красиво, госпожа! – разобрала я ее восторженный крик сквозь свист ветряного потока в ушах.
Летом весь Круг зацветал, и Дейрдре начинал походить на полотно из самшита, покрытый лесами и чащами больше, чем наполовину. У подножия Меловых гор на ветру качались остролистые клены, а кусты дикой малины и черной смородины ломились от ягод. Где-то там же плескались воды Цветочного озера, поросшего маками и белыми ландышами по всему берегу. С другой стороны, под уходящим вниз склоном, кипела жизнь.
Даже в той вышине, где летали лишь мы и птицы, можно было разглядеть подготовку к летнему Эсбату, что шла в Столице полным ходом. Весь королевский тракт занимали телеги купцов, а деревянные прилавки, увенчанные сезонными цветами, стояли вдоль пешеходных улиц столь плотно, что там образовалось столпотворение. К месяцу благозвучия священный тис, растущий в центре каждого поселения, всегда принаряжался стараниями вёльв и озорной ребятни: ветви пестрели от бумажных гирлянд и атласных лент, а ствол, расписанный оранжево-желтой краской, издалека напоминал столп солнечного огня. Жаль, мы не могли подлететь поближе и хорошенько все рассмотреть: три громоздкие тени, скользящее по городу, и так заставили жителей заозираться.
Я похлопала Соляриса по плечу, немо прося его сменить траекторию, и уже через несколько минут мы облетели Столицу, оставив грозный замок из серо-синего камня позади. А когда под нами зарябили верхушки алых деревьев, где даже птицы не вили гнезда, я наклонилась вниз, всматриваясь в просветы между ними. Утопленный в согревающей человеческой крови, Рубиновый лес сохранял одинаковый облик и летом, и зимой – ничего в нем не менялось, кроме ощущения, словно теперь он стал чуточку живее, чем прежде.
Не сомневаясь, что Хагалаз хорошо заботится о нем, и это ощущение результат ее невидимых усилий, я мысленно простилась с лесом и устремилась вперед. До Свадебной рощи, располагавшейся между Найси и Фергусом, было часа четыре лёта, но на попутном ветре мы добрались в полтора раза быстрее. Для меня, погруженной в раздумья, это время и вовсе пронеслось, как один миг. Солярис возглавлял драконий клин, потому мы с ним первые увидели, как топкие болота и крестьянские хибары сменились древними курганами, а затем равниной, обычно усеянной однотонными шатрами по весне.