Кристина

– Ух, ё… Где треснулся то?

– Не помню я, рассказывай всё по порядку.

– Ну ладно. Видел я её тут, она вышла из своего подъезда и кого-то, судя по всему ждала, звонила кому-то, подслушивать я понятное дело не стал, мне это нафиг не надо. Минут десять она так прождала, и подъехал такой здоровый чёрный джип. Она села в него уехала. Кто за рулём был, понятия не имею, стёкла тонированные были. А потом вскоре ты ко мне подошёл, и я уже собирался бить тебе морду, пока не узнал старого знакомого. Ты это, извиняй, если что, не хотел на тебя наезжать.

– Да. Плохи дела. А ты не мог бы по старому знакомству попробовать узнать, с кем она уехала?

– Попробовать могу, но с кем уехала вряд ли скажу, а с кем тусуется узнать думаю вполне можно.

– Я был бы тебе признателен за это.

– А что ты её так найти то пытаешься? Ну, разбежались и разбежались, другую бабу найди!

– Да не могу я так на всём крест поставить, не узнав, что случилось.

– Замороченный ты чел, Тёмыч. Ну как знаешь, помогу, с тебя ящик пива, если что узнаю.

– Спасибо. С меня два ящика пива, это тебе для большего энтузиазма.

10

Я сижу в тёмной комнате и не могу лечь спать, потому что из-за двери доносятся шаги матери, которая нервничает. В каждом её шаге заключено волнение, страх, который звуком разносится по стенам дома. В своей кроватке спит мой брат, он такой маленький и уже так сильно болен. Он постоянно просыпается, но не плачет – сопит и ожидающе на меня смотрит, словно я могу помочь ему.

Из-за двери по-прежнему доносятся мамины шаги. Она бубнит себе что-то под нос, но я не могу разобрать ни слова, а выйти и спросить, что она говорит я тоже не могу. Мама будет очень сильно ругаться, если узнает, что я так поздно не сплю, а я очень сильно боюсь, когда она ругается. Когда она это делает, по комнате разносятся её слова, они заполняют всё окружающее пространство, превращают его во враждебные стены и окна, мебель и пол, вазы и цветы, которые меня обвиняют.

А ещё я очень боюсь за братика, ведь он так сильно болен. Мама проходит на кухню, я слышу это по шагам – ставит чайник и, спустя короткое время до меня доносится его свист. Сейчас она, наверное, заваривает себе чай и включает новости. Там рассказывают, что эпидемия гриппа распространяется, количество заражённых всё больше и больше, а ещё он плохо поддаётся лечению из-за того, что мутировал. Что, если мой братик болен гриппом?

Раздаётся звонок в дверь и мама, не выключив новостей, открывает папе. Щелчок щеколды, гораздо громче, чем обычно, словно она открывает её с чувством, а сразу за этим щелчком ругань. Мама называет папу пьяной скотиной, козлом и ещё какими-то словами, которые я не могу понять. Папа что-то пытается отвечать, но у него не получается вставить хоть что-то между длинными репликами мамы. Она не слушает его, она слушает себя. Мама задаёт папе вопрос, и тут же сама на него и отвечает, не дав папе ни малейшего шанса ответить.

Она бьёт папу, я слышу это, после чего его голос прорезается и разносятся рёвом зверя по стенам моего дома: Отъебись от меня, стерва! Теперь удар, потом ещё один и кто-то ударяется в дверь моей комнаты. Это мама. Она снова довела пьяного отца, он снова вышел из себя. А мне просто страшно, я не хочу, чтобы родители сорились.

Мама громко рыдает, что-то твердит отцу сквозь слёзы, но я не понимаю слов, интересно, понимает ли её папа? Что-то разбивается – это ваза. У нас в коридоре несколько красивых ваз. Теперь на одну меньше.

Братик просыпается и сразу же начинает громко плакать. Я трогаю его лоб – он горячий до такой степени, что, наверное, можно было бы вскипятить воду. Мне страшно, я ведь не знаю, как помочь ему, а родители не приходят, они не слышат, как он плачет.

Я пытаюсь его успокоить, осторожно качаю его кроватку, стараюсь это делать также, как мама. Пытаюсь спеть колыбельную, но так, чтобы родители не услышали, что я не сплю, иначе мама будет ругаться.

Он немного успокаивается, но не спит, а вместо этого смотрит мне прямо в глаза. Его взгляд рассказывает мне, насколько ему больно и плохо, а колеи слёз на щеках только подтверждают это. Он очень не хочет, чтобы мама и папа ругались, я вижу это в его глазах.

Меня пугает такой его взгляд. Кажется, что он уже всё понимает, насколько это плохо, когда родители ругаются, но не может об этом сказать, ведь он пока не научился разговаривать.

Я продолжаю осторожно качать братика, стараясь делать это как мама. За дверью тоже всё успокаивается. Я слышу, как чайная ложка ударяется об кружку – кто-то заваривает чай. Работает телевизор, но уже не новости, а какое-то кино. Кто-то кому-то признаётся в любви. По телевизору. Такого не может быть дома.

11

Я иду по центральной улице наполненной суетой утренней спешки. Сотни, тысячи людей спешат на работу, пытаются влезть в маршрутку, в которой уже не осталось места. Но все они отчаянно боятся быть уволенными за опоздание – невозможность влезть в транспорт не является уважительной причиной.