Критические этюды (Мережковский, Гиппиус)

«…жизнь, как смерть, необычайна…Есть в мире здешнем – мир иной;Есть ужас тот же, та же тайна —И в свете дня, как в тьме ночной.И смерть и жизнь – родные бездны.Они подобны и равны,Друг другу чужды и любезны,Одна в другой отражены.Одна другую углубляет,Как зеркало, а человекИх соединяет, разделяет

Своею волею навек.И зло, и благо, – тайна гробаИ тайна жизни – два пути —Ведут к единой цели оба.И все равно, куда идти.

Поэт доходит до» вершин «доступной ему «мудрости»:

Будь мудр, – иного нет исхода,Кто цепь последнюю расторг,Тот видит, что в цепях свобода,И что в мучении – восторг.Ты сам – свой Бог, ты сам свой ближний,О, будь же собственным творцом,

Будь бездной верхней, бездной нижней,Своим началом и концом.(«Двойная бездна»)

Облеченная в узоры бьющей на эффект риторики, ясно намечается основная мысль: примирить враждующие элементы можно лишь признав их полную «равноправность», – видя в них явления совершенно однородного порядка, считая их лишь «отражением» друг друга.

Находите в смерти – элемент жизни, и наоборот, в зле – элемент «добра», и наоборот, в скорби – элемент радости, и наоборот! – вот как отвечают служители «нового искусства» на поставленную им проблему: «что есть истина?»

Ответ крайне примитивный и наивный, настолько наивный, что не требует никаких опровержений. И чтобы сообщить ему хоть сколько-нибудь авторитетности, служителям «нового искусства» приходится обращаться к чрезвычайным недозволенным средствам. Выступает на сцену санкция «тайны», «таинственного». Что понимается под термином «отражение» одних элементов в других, противоположных им? Как возможно подобное «отражение»? – спрашивает недоумевающий читатель у служителей «нового искусства». «Тайна сия велика есть!» – следует единственное, возможное разъяснение».

Так отвечает г. Мережковский. Также отвечает г-жа Гиппиус.

Последняя особенно любит подчеркивать смущающие нео-индивидуалистов антитезы и противоречия. Подчеркивая эти антитезы и противоречия, она доходят до очень рискованной, зачастую даже карикатурной риторической игры. Чаще, чем г. Мережковский, она предлагает компромиссное разрешение «вопроса о враждующих элементах, чаще развивать философию «отражений».

Тебя приветствую, мое поражение,Тебя и победу я люблю равно;На дне моей гордости лежит смирение,

И радость и боль всегда одно.Над водами, стихнувшими в безмятежностиВечера ясного, – все бродит туман;В последней жестокости – есть бездонность нежностиИ в Божьей правде – Божий обман.Люблю я отчаяние мое безмерное,Нам радость в последней капле дана.И только одно я здесь знаю верное:Надо всякую чашу пить – до дна.

Эти стихи достаточно ярко характеризуют поэтессу, и как «философа», и как «художника». Приведем еще образчик ее поэтического красноречия. Речь идет об электрическом снаряде.

Две нити вместе свиты,Концы обнажены.

То «да» и «нет», – не слиты,Не слиты – сплетены.Их темное сплетеньеИ тесно, и мертво.Но ждет их воскресенье,И ждут они его.Концов концы коснутся —Другие «да» и «нет».И «да» и «нет» проснутся,Сплетенные сольются,И смерть их будет – Свет.

В электрическом снаряде г-жа Гиппиус усмотрела важный для нее «символ» – символ «таинственного» примирения исключающих друг друга начал смерти и жизни. И такие «символы» поэтесса старается находить повсюду, начиная с различных явлений природы или предметов домашней обстановки и кончая мелкими случаями повседневной жизни.[4] Все кругом поэтессы живет окруженное ореолом «тайны».

Да, чтобы получить из отрицающих друг друга величин, из сложения минуса с плюсом нечто положительное, нужна особенная, «хитрая механика». Задавшись подобной неблагодарной задачей, без помощи «фетишизма» обойтись нельзя!..