Критика цинического разума

К этой теме надо подходить без всяких церемоний — с ними будет еще хуже. Да простят меня чересчур восприимчивые читатели, но оставить без внимания пуканье никак нельзя. Тот, кто не желает говорить о нем, должен молчать и о заде. Этого требуют интересы дела, и после того как мы сказали об оральных вещах, наше изложе­ние должно худо-бедно пройти и свою анальную фазу, прежде чем мы окажемся на стадии генитальной. Говорить о пуканье нетрудно потому, что оно представляет собой некий звук, который всегда что-то означает в социальных ситуациях. Тот, кто оказался свидетелем пуканья, непременно продуцирует определенную интерпретацию это­го звука. В общем и целом семантика пуканья даже представляет собой весьма сложную проблему, рассмотрением которой злостно пренебрегают лингвистика и коммуникационные исследования. Шкала значений простирается от выражения тягостной неловкости до выражения презрения, от попыток пошутить до демонстрации непочтительности. Учителя, профессора, ораторы и участники кон­ференций — все они знают ту муку, которую вызывает невозмож­ность с шумом выпустить накопившиеся газы, поскольку этот звук выразил бы нечто такое, чего оратор на самом деле выразить отнюдь не хотел. Быть может, мы бы понимали и чувствовали политиков более тонко, если бы, слушая их речи, иногда задумывались о том, что они, возможно, в этот момент изо всех сил сдерживаются, что­бы не издать звук, который уже некоторое время грозит прервать доклад? Ведь искусство взвешенно-неопределенных формулировок тесно связано с искусством пускать ветры скромно и прилично — и то и другое есть дипломатия.

С точки зрения семиотики, мы относим пуканье к группе сигна­лов, то есть знаков, которые не есть ни символы, ни отражения, но представляют собой указание на некое обстоятельство. Когда, к при­меру, локомотив испускает свисток, он предупреждает о своем при­ближении и возможных опасностях. Понятое как сигнал пуканье показывает, что чрево действует вовсю, и это может иметь фаталь­ные последствия в ситуациях, в которых всякое указание на такие сферы абсолютно нежелательно. Эрнст Юнгер записал в своем «Па­рижском дневнике» впечатления от чтения «Иудейской войны» ис­торика Иосифа Флавия:

Здесь я снова наткнулся на то место, где описывается начало бес­порядков в Иерусалиме при наместнике Кумане (II, 12). Когда иудеи со­брались на праздник опресноков, римляне выставили над колонным залом храма для наблюдения за толпой когорту. Один из солдат этой когорты задрал свое одеяние, издевательски наклонился, повернувшись к иудеям

задом, и «издал соответствующий позе неприличный звук». Это стало по­водом для столкновения, которое стоило жизни десяти тысячам людей, так что представляло собой самое роковое пуканье в мировой истории (Strahlun-gen. II. S. 188-189).

Цинизму римского солдата*, который, политически прово­цируя и «кощунствуя», пукнул в храме, вполне соответствует ком­ментарий Юнгера, который переводит все в область цинизма те­оретического t.

10. Дерьмо