Критика цинического разума

Веймарский «социальный характер» изменил форму под воздействием комплексов проблем, с которыми ему пришлось иметь дело на трех фронтах сразу. Первый

фронт подступил вплотную к современнику как удручающая и приводящая в растерянность запутанность политических структур и балансов сил. То, что исследовалось как «антидемократическое мышление в Веймарской республике» (Зонтхаймер и др.), представляет собой лишь верхушку айсберга общественного скепсиса и частного стремления держаться подальше от политики. В этом заключался некоторый резон, который нельзя сбрасывать со счетов по сей день. Ни в одну из эпох делегирование какой-либо политической воли – «наказ избирателей» – не функционировало в политике правительства так, что могло надежно обеспечить лояльность в отношениях между избирателями и избранными. «Политизация» масс с самого начала сопровождалась подспудно существующими антиполитическими настроениями и протекала под знаком разочарования, смятения и дезориентации, неприязни, зависти и обиды, страха, смешанного со злостью, а также с сознанием всей глубины пропасти, существовавшей между либеральным духом конституции и реакционным государственным аппаратом. Оказавшись между двух огней – постоянным внешнеполитическим шантажом и внепарламентским радикализмом, республика впала в состояние непрерывной слабости и нереспектабельности. Большие общественные группы ни в какое время не желали признавать никаких «политических достижений» правящих (несмотря на деятельность Ратенау и Штреземана, несмотря на Рапалло и Локарно). Это неустойчивое и непривлекательное состояние вызвало психополитическую поляризацию, скажем так, нового и старого моральных типов. Там, где первый пытался, отчасти цинически лавируя, отчасти действительно исполняя свой долг, считаться с данностями и справляться с ними, чтобы выжать из них максимум возможного, второй, представляющий значительно более мощное крыло, попытался поднять восстание умонастроений против фактов, путч характеров против сложностей. О фашизме как суггестивном политическом движении упрощения мы уже говорили. Но он как таковой внес свой вклад и в глобальные психополитические проблемы современности. Ведь страдания, вызванные модернизацией, затронули жизненные чувства всех общественных групп, которые подверглись влиянию технического и политического

aggiornamento

[367]. Здесь заметно сказывается и особое немецкое наследство – неодолимая тяга к подведению фундаментальной базы даже под самые банальные практические вопросы и превращению их в высокие идеологические проблемы. От трений с быстро проникавшим в то время в страну и американизирующим ее прагматизмом «новой деловитости» у образованных граждан Германии, склонных превращать в политику все, что угодно, возникло и развилось до крайних пределов тяготение к метафизике. Сегодня, после десятилетий планирования и отрезвления, уже не представить себе того мировоззренческого чада, который окутывал в двадцатые годы политическо-метафизическую надстройку. В этому чаду и разворачивалась – так, что мы, сегодняшние, уже не замечаем этого – подлинная социально-психологическая драма Веймарской республики: возник незримый и все же в высшей степени реальный фронт, разделявший тех, кто говорил «да», и тех, кто говорил «нет»; тех, кто лавировал, и тех, кто демонстрировал твердость характера; циников и сторонников последовательной политики; прагматиков и идеалистов. Возможно, тайна триумфа фашистов заключалась в том, что им удалось взорвать этот психополитический фронт и изобрести некий цинический идеализм, «прямолинейное лавирование», способность, сохраняя твердость характера, плыть по течению, умение нигилистически говорить «да». Успех «народного» нигилизма основывался не в последнюю очередь на соблазнительном трюке, заключавшемся в том, чтобы обманом создать у большей части несогласных, несчастных и склонных говорить «нет» впечатление, что они все же – истинные реалисты и авторитетные участники созидания нового, грандиозно упрощенного мира.