Критская Телица

Амазонка неусыпно караулила пленницу, следила, чтобы та не вздумала покончить с собою, или совершить какой-либо еще более отчаянный и опасный поступок. Немедленно почуяв натуру столь же решительную и несгибаемую, как она сама, Эфра сопровождала каждую служанку, приносившую Лаодике еду, воду, одежду. Узница казалась вполне способной броситься и вцепиться в горло кому угодно.

В отличие от остальных (кроме, пожалуй, хитрого и проницательного Расенны), Эфра ни на мгновение не обманывалась мнимой безучастностью Лаодики, ждала подвоха, внезапной уловки, безнадежной попытки к бегству. И старалась не отдаляться от небольшой опочивальни, где разместили женщину, на чересчур большое расстояние.

Поэтому Лаодика отлично слыхала окрик, ответ, короткий шум схватки — и поняла: недремлющая стражница оглушена, убита, увлечена прочь — кто может знать наверняка, прильнув ухом к запертой двери, будучи в состоянии только строить догадки?

Торопливая поступь Расенны и Эпея утихла вдали. Услыхав знакомый голос, женщина помимо собственной воли задрожала от ненависти. Правда, в страшную ночь этруск поджидал на миопароне, в присутствии Лаодики обрушился на разбойников, учинил экипажу чудовищный разнос, обругал последними словами, назвал кровожадными безмозглыми тварями, — но прощать кого бы там ни было из окаянной команды мелосская красавица отнюдь не собиралась.

Лаодика осторожно подергала дверь. И с изумлением увидала, что резная створка легко и безо всякого усилия поворачивается на смазанных петлях.

Втайне рассчитывая преподать пленнице внушительный урок, буде та решится высунуть из опочивальни хоть кончик носа, Эфра намеренно пренебрегла засовом, оставила дверь незамкнутой.

«Девочки должны сразу же привыкать к послушанию», — с хладнокровной, не сулившей снисхождения усмешкой говаривала амазонка государыне.

И Арсиноя всецело соглашалась.

Но этой ночью стряслось дотоле невиданное, и Лаодика внезапно получила свободу, на которую не смела даже рассчитывать.

Женщина ступила в коридор. Пылали светильники, высились толстые бордовые колонны, звезды заглядывали в незатянутые тканью проемы потолков. Лаодика повела взором.

Тело Эфры обнаружилось в укромном уголке, слева от двери, ведшей в опочивальню. Этруск отобрал у противницы меч, однако пренебрег кинжалом; а Эпей, во-первых, побрезговал обирать убитую, во-вторых же, отнюдь не полагался на чужой, непривычный руке, нож.

Согнувшись над амазонкой, Лаодика удостоверилась, что Эфра бездыханна. Женщина вынула из продолговатых кожаных ножен стальное лезвие, попробовала пальцем, едва не порезалась.

Клинок был отточен до бритвенной остроты.

Лаодика выпрямилась, опрометью вернулась назад, в спальню. Быстро напилась воды из высокого серебряного кувшина. Пленницу томила жажда, а пускаться в опасный, безнадежный путь по Кидонскому дворцу следовало хоть немного подготовившись.

Бежать Лаодика не рассчитывала. Она просто хотела отплатить негодяям, уложить кого-нибудь из тех, кто прямо либо косвенно стал виновником ее горькой беды.

На большее бедняга не надеялась.

Но коридоры — несчетные, перепутанные, бесконечные — пустовали. Это показалось женщине очень странным, почти зловещим. Лаодика ускорила шаги, торопясь наугад, безо всякой определенной цели, разыскивая царицу, этруска, моряка, простого стражника — кого угодно.

Грудь ее пылала жаждой мести, но голова кружилась от слабости: в первый раз Лаодика поела только нынче утром, сообразив, что изнуренная голодовкой, сумеет, возможно, с достоинством умереть, однако не проучить...

Коридоры и переходы тянулись, чередовались, безмолвствовали.

* * *

Менкаура откинулся в кресле, устало прикрыл глаза.

Лицо египтянина было напряжено, застывшие черты меняли выражение лишь когда короткая нервическая судорога пробегала по мимическим мышцам.

Писец фараона и наставник царевича поспешно решал, как поступить.

На столике перед Менкаурой красовался в золотой филигранной подставке большой, исключительно прозрачный и правильно выточенный хрустальный шар. В продолжение последних часов Менкаура почти безотрывно глядел в него, вдыхая ароматы странных курений, по-прежнему дымившихся в маленькой, испещренной древними иероглифами жаровне.

Воспитанник высшей жреческой школы в Мемфисе, египтянин поступил на службу при та-кеметском дворе, обладая навыками и познаниями, недоступными простому смертному, благодаря чему и совершил быстрое, блестящее восхождение по служебной лестнице.

Некоторые обстоятельства, лучше всего известные самому писцу, побудили его просить сына Ра о дозволении принять любезную просьбу царицы Арсинои, отправиться на Кефтиу и отслужить тамошним государям двенадцать лет в качестве преподавателя.

Полученное образование за плечами носить не приходилось, в отличие от небольшого узла с непонятными принадлежностями и инструментами, первоначально лежавшими безо всякого дела.