Кривая Роза. Рассказы про Испанию

Пако любил поэзию, как мать, музыку, как отец, обожал читать, как бабка, слыл весельчаком и добряком, как дед. Им невозможно было не восхищаться. На него засматривались на улицах. Подруги Розы величали его «принцем», когда он изредка заходил попить кофейку с патронессами, ведь провел в их компании все детство.

Роза души в нем не чаяла, собственно как и в сыне. Умная по жизни и мудрая от прочитанных книг, пусть и про коммунизм, женщина понимала, у каждого человека свой путь, и никто не в праве забрать или присвоить драгоценный опыт его прохождения. Даже если со стороны лучше видно, как надо жить.

Но слова соседа пошатнули основы философии Розы.

После того, как она вышла на пенсию и оставила оба дома инвалидов, изредка навещая своих бывших подопечных, то ходила пить кофе к часам десяти после хорошего крепкого сна и наведения моциона. Неизменно с кудряшками от химии и морковного цвета помадой, в чистом платье и подходящей под туфли сумочкой, она шла в дом культуры с большим кофейным кортом, где подносили прекрасный кофе по сниженным ценам для пенсионеров. Сюда, словно мухи, слетались все кофеманки и кофеманы старше шестидесяти лет.

– Расскажи мне, Консоль, что не так с Пако? – серьезно спросила лучшую подругу Кривая Роза. Эту ночь она не спала, стал дергаться глаз, и левая щека некрасиво сотрясалась от нервных импульсов, будто посчитывающих количество упаднических мыслей в рыжей голове.

– Мы не хотели говорить тебе, дорогая, – печально начала подруга, и к ней присоединились другие, окружив Розу со всех сторон, став ее опорой, ее телом. – Говорят, мальчик ведет развратный образ жизни. Мой сын, Карлос, что имеет бар в Балгес-де-ла мар, часто видит Пако с разными не хорошими людьми. Ну ты понимаешь, – брезгливо махнула красивой старой рукой в перстнях Консоль. – Ты бы поговорила с ним. Тебя он послушает. Ты много знаешь. Ты грамотная. Расскажи ему, там, куда он рвется нет будущего. Там сортир ‘mierda”.

Все заохали и закивали, стали припоминать прегрешения современного поколения и как жилось им в свое время, где труд и семья заменяли все глупости и странности этого нового мирового порядка.

Роза поднялась, так и не допив своего кофе, и отправилась домой. Но нашла себя посреди поля у кромки леса, где они когда-то играли сначала с Хуаном, потом с Пако. Прятались в кукурузе, искали друг друга, и затем поедали ее спелую и сочную.

Роза чувствовала, что надвигается беда. Но не знала с какого конца ее ждать. Куда бежать, что б спасти. И главное кого: Пако? Себя? Рафаэля? Хуана с Глорией? Этот мир, катящийся в сортир…

Она вытерла рукой холодный пот с лица от мучительных раздумий.

Труднее всего будет ничего не говорить Рафе. Если тот прознает, он сразу же помчится в Балгес-де-мар и насильно вернет внука домой. Но это вряд ли поможет. Пако не ребенок. И не глупец. Посидит с месяц, крепко разобидится на деда за самоуправство и опять сбежит на свободу, чтоб напортачить посильнее. К тому же эти ужасные плакаты расставленные повсюду, мол, тебя обижают родители, позвони нам, мы решим твои проблемы, – могут и вовсе одурачить пацана, если дед пережмет с воспитанием.

Ведь молодой только оперившийся человек не задумывается над вопросом: кому в сущности ты нужен?

Они пишут на своих плакатиках «Нам». Кому это нам, если не семье? – всегда спрашивала плакат Роза, проходя мимо него. Яркий, с огромными красными, словно пожар, цифрами экстренного вызова, единственный билборд в их городке, наводил больше беспокойства, чем успокаивал.

– Кто вы такие, что б вмешиваться в дела семьи, где и без вас ранимо и нежно. Где каждый шаг, слово, взгляд, вздох стоят года разлук, боли в сердце, мук одиночества. Где никто, кроме самих домочадцев, не может решать что хорошо, а что плохо для рода.

Одно Роза знала, то, о чем она вещала на деревенских посиделках, цитируя влиятельных госсекретарей, политических детятелей, тиранов прошлого и настоящего, что по их мнению скоро должно было ворваться в каждый дом на планете, добралось и до их семьи. Невидимыми гадкими руками присласкивая, немыми ядовитыми языками сладко подлизывая, через вот такие плакаты, рекламы, советы, тиражируемые газетами и телевизорами… добрались до единственного внука Пако, желая отнять его светлое будущее, заменив его суррогатом из помоев цивилизации.

– Беда, – тяжело думала Роза. – Беда.

Кривая Роза дошла до дома, доверяясь ногам, но не глазам. Рафа еще спал. Выйдя на пенсию, бывший маляр отлеживался до обеда, поэтому не сразу заметил странное выражение лица и полную отрешенность жены. Роза соврала на счет здоровья, хотя никогда не врала, помня кодекс чести коммуниста.