Кривое горе. Память о непогребенных

Синявский взял свой литературный псевдоним Абрам Терц из лагерной песни о легендарном воре-еврее. Он убеждал Высоцкого сочинять и исполнять блатные песни, а после выхода из лагеря с сожалением узнал, что тот стал больше писать в других жанрах. В песне «В наш тесный круг не каждый попадал», написанной в 1964 году, Высоцкий рассказывает историю заключенного, на которого донес его друг. Сидя в тюрьме или лагере, герой обдумывает планы мести[226]

. Синявский вспоминал, как Высоцкий спел эту песню на дне рождения Юлия Даниэля незадолго до того, как они оба, Синявский и Даниэль, были на самом деле арестованы. Жизнь повторила сюжет песни: один из друзей оказался доносчиком. Вслед за Синявским Высоцкий несколько раз был на грани ареста; он постоянно был под подозрением у властей за диссидентскую поэзию и девиантный стиль жизни. Но ему повезло, он остался на свободе.

Высоцкий исполнял блатные песни так, что по крайней мере один компетентный слушатель – Вадим Туманов, который шесть лет провел в Колымских лагерях, – был убежден, что Высоцкий тоже «сидел». До ареста в 1948 году Туманов был моряком торгового флота и чемпионом по боксу. В его длинной тюремной одиссее были драки, побеги и пересмотры дела; несколько раз он был на волосок от гибели. В 1960-х Туманов основал на Колыме кооператив, занимавшийся добычей золота, и стал одним из первых советских миллионеров. В 1977 году, когда Синявский уже уехал в эмиграцию и преподавал в Сорбонне, Туманов повез группу интеллектуалов по руинам Колымских лагерей. В нее вошли Высоцкий, поэт Евгений Евтушенко и несколько ученых. В своих воспоминаниях Туманов в мельчайших деталях описал эту поездку – настоящее паломничество. Среди прочего, эти советские пилигримы посетили лагерное кладбище, где имена похороненных в вечной мерзлоте были написаны химическим карандашом на деревянных досках, воткнутых в землю. Это кладбище простиралось до горизонта. Одну гробовую доску Евтушенко забрал с собой: если верить Туманову, она потом стояла у поэта на письменном столе в его дачном кабинете[227]

. Высоцкий написал о Колыме несколько песен, основанных на впечатлениях от этой поездки и на рассказах Туманова. Он собирался, но не сумел снять фильм о ГУЛАГе; зато он стал соавтором романа о лагерях «Черная свеча»[228]

. Действие одной из самых популярных его песен происходит на реке Ваче, где Туманов с его кооперативом, состоявшим из бывших зэков, мыли золото в вечной мерзлоте: «Я на Вачу ехал плача – возвращаюсь хохоча».

Другим членом «компании» Синявского был историк искусства Игорь Голомшток. Его отца арестовали в 1934 году, когда Игорю было пять лет. Несколько лет спустя мать вместе с сыном и вторым мужем добровольно отправилась на Колыму, чтобы стать доктором в лагере. Четыре года (1939—1943) подросток провел среди охранников, заключенных и их детей, которые играли все вместе. В воспоминаниях Голомшток писал, что опыт Колымы был важной стадией формирования его «характера… привязанностей и антипатий… мировоззрения». Особенно это касалось его формировавшегося интереса к истории культуры. В параноидальной атмосфере 1950-х, когда кто-то из друзей всегда казался доносчиком, Голомшток и Синявский доверяли друг другу, потому что оба были детьми политзаключенных. Их соединил еще интерес к фольклору и староверческим книгам. Начиная с лета 1958 года они несколько раз плавали по рекам Русского Севера в поисках староверческих рукописей. Путь туда пролегал через бывшие лагеря, которые напомнили Голомштоку о колымском детстве. Потом они вместе написали первую в СССР книгу о Пабло Пикассо, изобразив его прежде всего автором «Герники» и других трагических картин о войне. Голомшток был одним из первых экспертов, который оценил работы Бориса Свешникова и познакомил его с Синявским (см. главу 5). Несколько лет спустя Голомшток был участником процесса Синявского и Даниэля и попал в тюрьму за отказ сотрудничать с судом. Эмигрировав в Англию, он стал изучать историю неофициального советского искусства. Голомшток – автор книги «Тоталитарное искусство», первого сравнительного исследования искусства в СССР, нацистской Германии и Китае[229]

.

Когда его московский друг, бывший заключенный и психиатр Мирон Этлис, решил сбежать от ревнивой жены, Голомшток посоветовал ему уехать на Колыму, как это когда-то сделала мать Голомштока. Поселившись там, Этлис много лет спустя возглавил магаданское отделение общества «Мемориал». В 1989 году по его предложению скульптор-эмигрант Эрнст Неизвестный создал на Колыме «Маску скорби» – выдающийся памятник жертвам советского террора (см. главу 9)[230]. Таковы были последствия работы горя, начавшейся в одной «компании» 1950-х.

Любимов и Москва