Кривой четверг

А вот мысли... Но как только Света уедет из этого чужого ей дома, и мысли сразу станут красивыми, чистыми. Она уже не будет плакать по ночам от обиды за себя, за свою судьбу, не будет с ненавистью думать о родителях.

Немецкий язык давно помогал Свете уходить в совсем другой мир, который, слава богу, ничего общего не имел с настоящим, он помогал забыть о доме, и он же стал залогом ее будущей красивой, исполненной смысла и значения жизни.

Еще с девятого класса, когда началась производственная практика, Света принялась откладывать деньги, что им платили. Родителям она, конечно, ничего о них не говорила. Себе оставляла только мелочь, остальное шло на сберегательную книжку, которую ей посоветовала завести Флора Яковлевна. У неё же в доме она и хранилась.

А к концу одиннадцатого, вместе с тем, что она перехватывала у родителей, уже накопилась приличная сумма — триста пятьдесят рублей. На первое время студенческой жизни хватит. Разумеется, родители дадут ей на дорогу и будут немного высылать, а еще можно будет подрабатывать переводами — Флора Яковлевна говорила, что в большом городе такую работу всегда можно найти. И все, что было до этого, Света отбросит, как шелуху, как мусор, как гусеница кокон, — вылетит из этой душной комнаты и забудет о ней навсегда. «Никогда моя нога не ступит на порог родного дома!» — с некоторым пафосом думает Света.

Снова легкий порыв ветра — и будто тихий вздох прошёл по верхушкам деревьев.

В ухоженном саду тети Фроси часть вишен уже порозовела с одного бока и на яблонях висели маленькие плоды с лохматой завязкой вроде растрепанного бантика, который еще хранил следы «тычинок и пестиков». «На порог дома», — передразнила сама себя Света. Какого дома? Где он? Эту, что ли, развалюху считать домом? Или те, где они раньше жили?

Сколько мест уже поменяли! Что ни год — новая квартира. То мать уверяла, будто на новом месте хозяева уедут навсегда и в самое ближайшее время оставят им дом (потом выяснялось, что никто никуда не собирается уезжать), то какие-то знакомые уговаривали отца поселиться в районе, который должен со дня на день пойти на снос — и всем дадут хорошие квартиры. Много времени и сил уходило на попытки прописаться, а потом становилось ясно, что ни о каком сносе и ни о какой прописке и говорить не стоит. Случалось, что родители просто не могли поладить с хозяевами или, наоборот, хозяевам надоедали ссоры и драки... Словом, Света привыкла к тому, что у них нет своего угла: сегодня — здесь, завтра — там. Легко, будто с ветки на ветку, собрав немудреный скарб, перебирались они из одного района города в другой.

Во времянке тети Фроси они задержались дольше обычного. Отец стал говорить, что ему, как участнику войны квартиру дадут раньше, чем другим. И Света не могла понять, очередное ли это мечтание или действительно дадут, только подождать надо.

Впрочем, сейчас ей уже было не до того. На теперешнюю свою жизнь она смотрела как на нечто временное, что надо перетерпеть, как на дурной сон, который повторяется с поразительным однообразием. Вот, возвращаясь с работы, отец приносит бутылку, завёрнутую в бумагу, — либо сам купил, либо дали за какую-то «налево» сделанную вещь.

Лицо у матери уже утратило былое выражение, стало как у всех пьяниц: глаза тусклые, кожа морщинистая, с каким-то грязновато-пепельным индюшачьим отливом, безвольное и вместе с тем виноватое. По таким лицам Света всегда с презрением и отвращением определяла пьющих людей. При виде оттопыренного кармана мать оживляется, начинает суетливо накрывать на стол, готовить немудреный ужин: разогревать на сковородке тушенку, ливерную колбасу или картошку. И кажется, что стоящая на столе бутылка в шапочке белого сургуча притягивает их взгляд. Они пытаются это скрыть, как неопытные и неумелые оперные артисты стараются скрыть косые взгляды, брошенные в сторону дирижера. Лицо матери, где смесь желания, жадности, непонятной боязни, так отвратительно жалко, так ничтожно и убого, что уже одного этого, думает Света, было бы вполне достаточно, чтобы сделать любого, кто присутствует при этом помимо своей воли, несчастным. И отец, и мать будто их бьет током, передергиваются перед тем, как выпить, затем торопливо опрокидывают первый стакан, морщатся, крякают, нюхают соленый огурец или маринованные помидоры, брызгая соком во все стороны, и в комнате сразу торжествует, захватывая все вокруг, пропитывая каждую вещь, горьковатый запах водки.