– Наоборот, люди вцепились в свои камни и ни за что не соглашаются с ними расстаться. Это международный товар, его можно очень легко продать, но как раз из-за этого с ним расстаются в последнюю очередь. Ожидаю ли я, что сейчас камни, которые я искал всю жизнь, посыпятся на меня как из рога изобилия? Такого в моей жизни пока не было. В декабре я купил один из самых драгоценных камней в мире – голубой бриллиант, которому более 5 тыс. лет. Я заплатил за него $25 млн. Это один из самых потрясающих камней в мире. Я ограню его по-своему, придам ему другую форму, лоск и сделаю его современным.
–
– Он оказался на рынке, потому что семья, которая владела им последние 60 лет, решила его продать. Но семья – это громко сказано, продавец камня – престарелая леди. Иногда семейные ценности распродаются, так как наследников нет и семье приходит конец. Но это очень редкий случай.
–
– Нет. Моя задача – найти подобный камень, заполучить его, придать ему современность, убрать недостатки и обнажить достоинства. И положить его в нашу коллекцию. Когда все эти этапы будут пройдены, я уверен, на него найдется более чем один покупатель. Думаю, заплатив $25 млн, я совершил свою пока что самую выгодную сделку. После того как я с ним закончу, он будет стоить вдвое дороже. Ценность старинных бриллиантов – в их уникальности. Я наверняка найду еще один розовый бриллиант, но никогда такой, как я купил. Таких камней просто больше нет.
–
– Мне бы не хотелось называть эту цифру.
–
– Наверное, 20 %. Но усреднять наши показатели – неблагодарное дело. Весь наш оборот может измениться из-за одного клиента, как в свое время произошло из-за султана Брунея. Показатели Louis Vuitton, Chanel, Valentino не столь волатильны.
–
– Нет, мы частная компания. Но, безусловно, мы компания с оборотом более $1 млрд, на такую же сумму у нас есть товарные запасы.
–
– То, что вы говорите, очень любопытно и наводит меня на мысль о том, что я недополучаю денег! Вы же знаете, мне принадлежит очень много помещений на Бонд-стрит и других улицах Лондона, и большую часть из них занимают ювелирные бренды. Нам принадлежат помещения, в которых располагаются Cartier, Van Cleef Arpels, Mikimoto и другие бренды. И если бы все было так, как вы говорите, я бы мог получать космическую аренду. Но я получаю те деньги, которые устанавливает рынок. Да, ювелирные бренды готовы платить за лучшие помещения на лучших улицах с лучшими соседями, но то, сколько именно они заплатят, диктует рынок, но никто не дерет с торговцев украшений втридорога. Ведь если бы он был столь сказочно доходным, то все торговали бы украшениями! На самом деле их маржа – крошечные проценты. Когда вы идете в магазин и покупаете пару джинсов, маржа может доходить до 500 %. Мы же очень счастливы, когда удается заработаться 30–50 % на розничной торговле, иногда даже меньше – 25 %. Вопрос не в этих процентах, а в том, что мы продаем очень дорогие украшения, и когда ты продаешь много таких украшений, то даже эти маленькие проценты превращаются в очень неплохие деньги. Возможно, когда вы продаете очень недорогие украшения стоимостью $10–20 тыс., то там маржа больше, но в нашем случае речь идет о миллионах, и заложить в изделие еще с десяток миллионов прибыли значительно сложнее.
–
– Наверное, нет: у нас просто нет столько бриллиантов, чтобы заполнить магазины. Мы иногда перемещаем драгоценности по магазинам, но мы не ритейлеры, у нас нет плана по открытию 10–20 магазинов в год.
–
– Все наши флагманские магазины в Лондоне, Нью-Йорке, Чикаго очень прибыльны.
Стратегия и тактика
«Моя жизнь – это бриллианты и драгоценности»