Кризис и другие

Блок принял революцию. Но он ее принял – от 1917 года и до своей смерти. Принял – и все тут. Гиппиус и Мережковский не приняли революцию. Но они сразу ее не приняли! Не приняли – и все тут. Конфликт между ними и Блоком имел, я убежден, очень глубокие метафизические основания. По одну сторону – хилиазм Блока, по другую – нечто, объединяющее Гиппиус, Мережковского, Мейера, Бахтина, Пигулевскую. Но даже установив это, мы не получаем внятного ответа на основной вопрос: ЧТО КОНКРЕТНО МАРКИРУЕТ 1922 ГОД?

Еще жив Ленин. Чем он так разочаровал Н. В. Пигулевскую? НЭПом? Он тут очевидным образом ни при чем. У меня есть ответ на этот вопрос. Но я не буду с ним торопиться. Я хочу на фактологической, а не спекулятивной основе подбираться к ответу, рассматривая все новые аспекты уже обсужденной мною темы Бахтина.

Как только я приступил к анализу тандема "Бахтин – Кожинов", начались негодующие восклицания поклонников Кожинова: "Что Вы хотите сказать? На что Вы намекаете? Руки прочь от Кожинова!".

Поклонники! Вы самого Кожинова читаете? Если не читаете – прочитайте. И проверьте, правильно ли я цитирую слова авторитетного для вас человека. Я цитирую абсолютно правильно – развернуто и без каких-либо передергиваний. И в этом смысле важно не то, что я говорю о Кожинове, а что Кожинов сказал о себе.

Не я навязал Кожинову слова о Витторио Страда. Он о нем… Впрочем, о Страда чуть ниже. Сейчас же я поясню, ради чего адресуюсь не только к текстам, но и к личному опыту (например, касающемуся ИМЛИ в 60-е годы). Метод, который я исповедую, предполагает, что, помимо рефлексии (аналитики текстов, то есть), исследователь располагает перцепцией (то есть этим самым личным опытом). Что без перцепции рефлексия хотя и возможна, но легковесна.

Я, используя метод, оговариваю наличие у меня необходимых для его использования слагаемых. Но апеллировать я намерен только к рефлексивному. Как это и положено в применяемом мною методе. Упоминание же о перцепции… В народе, знаете ли, иногда говорят: "Слышал звон, да не знает, где он". Ну, так знаю я, где он, этот звон. Знаю! Но тиражировать это знание не намерен. Так ли важно, в конце концов, где он, этот звон? Важнее – ритмы звона, его мелодика. А еще важнее – так сказать, звонари. К ним – все претензии. Не ко мне.

Не ваш покорный слуга, а Вадим Валерьянович Кожинов, выступая на "Пятничном вечере" авторского коллектива журнала "Русский переплет" в МГУ 27 октября 2000 года, сказал следующее: "Я тогда познакомился с одним итальянским коммунистом, литературным деятелем, Витторио Страда, и уговорил его написать, что итальянские писатели хотят издать книгу Бахтина. Тогда он на самом деле еще не собирался ее издавать, только в 1968 году, а тогда шел 1961 год. Но он выполнил мою просьбу. Тогда началось некое бюрократическое движение. Я пробрался к директору издательского агентства и напугал его, сказал, что рукопись Бахтина находится уже в Италии. (Она и правда была в Италии.) Мол, ее там издадут, и будет вторая история с Пастернаком, которая тогда была еще свежа в памяти. Представьте себе, этот высокопоставленный чиновник очень испугался и спросил меня, что же делать".

Каждый, кого интересует подробное ознакомление с данным текстом, может его прочитать на сайте журнала "Русский переплет". Что тут мною вменено Кожинову? Сам Кожинов себе все, что надо, вменяет. Я лишь читаю и удивляюсь.

Потому что если бы Кожинов был членом упомянутых мною выше классических подполий (православного, "белого", националистического), он никогда бы не обратился к Витторио Страда. Всё, что тут является неотменяемым аналитическим контекстом, – это фигура Страда. Понятно, что Кожинов, который выступает перед студентами МГУ в 2000 году, рассчитывает на их полную неосведомленность касательно роли товарища Страда (чуть позже – господина Страда) в советской элите. Но я не виноват, что мне эта история знакома! И я имею полное право ознакомить с нею читателя – никого не демонизируя при этом. Ни Страда, ни других, так или иначе с ним связанных, персонажей.

Витторио Страда родился в Милане в 1929 году.