Кроха

– Короче говоря, дорогой доктор, я кое-что нашла. Это большой дом, больше, пожалуй, чем нам требуется, но его можно приобрести за хорошую цену. Плату за аренду нужно уплатить вперед. Здание требует ремонта, но оно достаточно прочное. Снимавший его делец разорился, и мы можем этим воспользоваться. Только мы не пойдем его путем. Так что, доктор Куртиус, плыть или тонуть?

– Плыть, плыть!

– Эдмон, можешь надеть мне на голову мой капор!

Звякнули стаканы, и я тихонько спустилась вниз. И куда же мы отправимся? Что нас ждет на новом месте? И тут меня осенило: а меня-то возьмут? Что будет со мной? Никто даже не упомянул, что и меня возьмут, но никто и не сказал, что не возьмут, а я побоялась спросить. И я помогла им паковать вещи и вообще была очень полезной. В день, когда приехали повозки для наших вещей, я пошла следом за ними, трясясь от мысли, что меня прогонят.

Вдова и мой наставник шли первыми. За ними Эдмон. И потом я, чуть сзади. Я тоже переезжала в новый дом. Куртиус обернулся, посмотрел на меня, слегка кивнул и снова устремил взгляд на вдову. Но вдова думала о чем-то своем.

– Эта улица не была для нас удачной, Анри, – произнесла она, обращаясь к холщовому мужу на повозке. – Мы продолжаем двигаться вперед и не станем оглядываться.

Книга третья

1770–1778

Обезьянник

Я в возрасте от десяти до семнадцати лет.

Глава шестнадцатая

Косматый

Дом номер двадцать по бульвару дю Тампль был деревянной постройкой возле глубокой сточной канавы у городской стены. Выведенная тонкими буквами надпись на фасаде объясняла назначение этого строения: ДОМ ВСЕМИРНО ЗНАМЕНИТОГО ПАСКАЛЯ, ЖИВОГО ПРИМАТА-ФИЛОСОФА, И ЕГО МНОГОЧИСЛЕННЫХ БРАТЬЕВ, а поверх этой надписи красовалась вывеска: HÔTEL SINGE, то есть «Городской обезьянник». Дом был похож на прямоугольный храм с тремя колоннами на фасаде и двойными дверями. Обойдя дом вокруг и поглядев на его заднюю стену, можно было обнаружить, что эта постройка не разваливалась только благодаря двум гигантским деревянным подпоркам по бокам – можно сказать, дом держался на костылях. И это было наше новое жилище.

Перед Hôtel Singe на нескольких повозках громоздились предметы мебели и всякая всячина: клетки и чаны, старые стулья и скелеты диковинных существ. А над всей этой горой мертвого хлама сидели, забившись по углам в тесных клетках, три живых зверька с быстрыми черными глазками, с ранками на шкурках и крупными участками голой кожи без меха. Это были обезьянки. При нашем приближении к дому на подпорках они начали истошно визжать.

Куртиус с изумлением воззрился на животных.

– Какие длинные! Какие худые! Какие косматые!

Тут одна обезьянка издала ужасающий, очень печальный, очень человеческий вопль. Все мы были потрясены этим воплем – даже вдова.

– Здравствуйте! – поприветствовал Куртиус обезьян, приподняв свою треуголку.

Мы вошли в деревянный дом.

Весь первый этаж занимал просторный зал, и наши шаги гулким эхом отдавались под потолком, такой он был пустой – ну, почти пустой, если говорить точнее, – потому как на скамеечке для ног сидел толстый человек, очень странно одетый: в нечто вроде костюма медведя, и все его тело, за исключением головы и кистей рук, было покрыто сшитыми вместе кусками меха. Это был разорившийся хозяин обезьянника Бертран ле Велю, что в переводе с французского означало Бертран Косматый. Чуть поодаль стоял облаченный в черный сюртук городской чиновник: по всему было понятно, что Бертрана ле Велю препровождают в долговую тюрьму. У него на коленях лежал небольшой меховой комочек – тот самый Паскаль, Примат-Философ, но уже мертвый. Вокруг Бертрана Косматого и Паскаля толпились еще люди в черных сюртуках и выносили на улицу предметы мебели, которые складывали на землю возле входных дверей.

– Эти звери в черном, – изрекла вдова, – судебные исполнители, и они кусаются!

Покуда вдова ставила подписи в бумагах, которые ей передали судебные исполнители, нотариус, выселяемый хозяин обезьянника, отчаянно жестикулируя, поманил меня к себе. Ему, видно, ужасно хотелось поговорить, и во время беседы он постоянно чесался – то макушку почешет, то под мышками, то свой зад, и все это он проделывал со странными ужимками, и я решила, что эти жесты он перенял у обезьян.