Кроличья нора, или Что мы знаем о себе и Вселенной

Если сознание столь важно, то почему о нем известно так мало? Прежде всего напрашивается объяснение по аналогии с поиском очков, которые сидят на носу. Они воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. То же самое и с сознанием. Другая причина, видимо, в том, что в нашу эпоху умами правит материалистическая наука. Иначе говоря, нас интересует «внешний материал» окружающей действительности, и мы почти не задумываемся над тем, что спрятано под «упаковкой».

Наши исследования мозга проливают свет на высшее состояние сознания, выходящее за пределы бодрствования и сна. В дополнение к трем «поверхностным» состояниям, на которых мы осуществляем обычную жизнедеятельность, есть еще и чистое сознание. В нем разум отождествляется с единым полем Вселенной и пребывает в устойчивом, безмятежном переживании бесконечной ясности, блаженства и беспредельного знания.

– Джон Хагелин

Даже когда мы направляем луч нашего внимания внутрь себя, мы больше интересуемся содержанием

сознания – материалом, наполняющим наши нейронные сети: идеями, мечтами, планами, умозрительными рассуждениями – но не самим сознанием. Нам интересно смотреть кино, но мы забываем, что без экрана, на который проецируется изображение, мы ничего не увидим.

Но, вероятнее всего, самая важная причина невнимательного отношения ученых к факту существования человеческого сознания состоит в том, что оно не соответствует ньютоновской парадигме. Его нельзя измерить. И для большинства ученых мир по-прежнему расколот, как сотни лет назад, во времена Декарта: неосязаемое, нефизическое, мистическое, духовное навсегда отделено от физического мира. Поэтому они объясняют природу сознания химическими реакциями в мозгу или работой нейронной сети. И в следовании этой парадигме ученые дошли до того, что стали называть сознание аномалией.

«Что вы сказали?! – воскликнете вы. – Мое сознание, ваше сознание, основной фактор нашего существования – аномалия, отклонение от нормы?

»

Дело в том, что сегодня наука не имеет системы взглядов, позволяющей изучать сознание. Это – «сложный вопрос», поэтому большинство ученых повернулись к нему спиной. Так обычно и происходит, когда кто-то бросает вызов устоявшейся парадигме (тем самым порой лишая себя привычного заработка). «Когда в бытующей парадигме впервые обнаруживаются неправильности, – говорит физик и философ Питер Рассел, – их обычно пропускают или отвергают».

От бильярдных шаров к сознательной Вселенной

К середине XIX века ньютоновская модель мира получила всеобщее признание. Ученые стали смотреть на Вселенную как на гигантский механизм, наполненный твердыми, преимущественно шарообразными, объектами, которые в Космосе стремительно двигались, разлетались и сталкивались, словно бильярдные шары. Доктор Дэвид Альберт рассказывает: «Эти представления вполне всех удовлетворяли приблизительно до второй половины XIX века. Но потом Фарадей взялся за исследования электромагнетизма; их в конце столетия продолжил Максвелл – и открытия этих ученых заставили научное сообщество смотреть на мир иначе». Электромагнитные явления не объяснялись в терминах общепринятых положений физики – но и отмахнуться от них было нельзя. Доктор Альберт говорит: «Об электромагнитных полях заговорили по крайней мере в начале XIX столетия, но очень долго к ним не относились достаточно серьезно». Теперь же даже ученые-ортодоксы были вынуждены учитывать их в качестве фундаментальных составляющих реальности Вселенной.

Похоже, теперь пришло время так же отнестись и к сознанию. И, по всей видимости, здесь ученых-первопроходцев подстерегают те же трудности. Электромагнитный заряд, электрические и магнитные поля имеют совершенно иную природу и качество, нежели макроскопические твердые тела. Сознание – намного более тонкий уровень реальности, чем тот, на котором существуют энергетические поля. Но если физика должна создать настоящую всеобъемлющую «теорию единой Вселенной», сознание обязательно должно быть в нее включено.