– Анна, дорогая! – воскликнул он и обнял ее, потом Мэри и чуть было не заключил в объятия мистера Скоугана. – Ну, вот и я. Я ехал с легендарной скоростью. – Словарь Айвора был богат, но иногда казался несколько причудливым. – Надеюсь, я не опоздал к обеду?
Подтянувшись, он сел на балюстраду и одной рукой обнял огромный каменный вазон, доверчиво-нежно прислонившись виском к его твердому, покрытому лишайником боку. У Айвора были волнистые каштановые волосы, сверкающие глаза невероятной синевы, вытянутая голова, продолговатое лицо и орлиный нос. В старости – хотя представить себе Айвора старым было трудно – его облик мог приобрести жесткость Железного герцога[42]
. Но пока в его двадцать шесть лет впечатление производило не столько само лицо, сколько его выражение – живое, обаятельное, улыбчивое. Он ни минуты не пребывал в покое, двигался быстро, но делал это с подкупающей грацией. Казалось, что его стройное хрупкое тело постоянно подпитывается какой-то неиссякаемой энергией.– Нет, вы не опоздали.
– Вы как раз вовремя, чтобы ответить на один вопрос, – сказал мистер Скоуган. – Мы тут спорим: является ли любовь серьезным делом. Вы как думаете?
Серьезное это дело?
– Серьезное ли? – повторил Айвор. – Вне всякого сомнения.
– Я же вам говорила! – победно воскликнула Мэри.
– Но в каком смысле серьезное? – уточнил мистер Скоуган.
– Я имею в виду любовь как занятие. Ей можно предаваться бесконечно, и это никогда не надоедает.
– Понятно, – произнес мистер Скоуган. – Отлично.
– Можно предаваться ей всегда и везде, – продолжил Айвор. – Женщины восхитительно одинаковы. Немного отличаются фигурами, вот и все. В Испании… – Свободной рукой он начертал в воздухе последовательность пышных форм. – … с ними на лестнице не разминешься. В Англии… – Он сложил подушечки большого и указательного пальцев и провел этим кольцом сверху вниз, как бы изобразив цилиндр. – В Англии они – как трубочки. Но чувства и у тех, и у других одинаковы. По крайней мере, так подсказывает мой опыт.
– Счастлив это слышать, – сказал мистер Скоуган.
Глава 16
Дамы удалились, и по кругу пошел графин с портвейном. Мистер Скоуган наполнил свою рюмку, передал графин дальше, откинулся на спинку стула и молча обвел взглядом стол. Лениво журчал разговор, но он не обращал на него внимания, улыбаясь, видимо, какой-то своей шутке. Гомбо заметил его улыбку.
– Что вас так веселит? – спросил он.
– Просто я наблюдал за вами, сидящими вокруг стола, – ответил мистер Скоуган.
– А что, у нас такой комичный вид?
– Вовсе нет, – заверил мистер Скоуган. – Меня позабавили собственные размышления.
– И что же это за размышления?
– Абсолютно праздные и исключительно академического свойства. Я поочередно всматривался в каждого из вас и прикидывал, которого из шести первых цезарей вы бы напоминали, если бы получили возможность вести себя по-императорски. Римские императоры – один из моих пробных камней, – пояснил мистер Скоуган. – Ибо они – персонажи, действующие в условиях, так сказать, ничем не ограниченной свободы. Человеческие существа, чье развитие достигло логического предела. Отсюда их уникальная ценность как своего рода мерила, образца. Знакомясь с человеком, я задаюсь вопросом: поставь его на место римского императора, кого из цезарей он бы напоминал – Юлия, Августа, Тиберия, Калигулу, Клавдия или Нерона? Я учитываю каждую черту характера, каждую особенность мышления и психики, малейшие странности и укрупняю их в тысячу раз. Сложившийся образ и позволяет мне соотнести его с тем или иным из императоров.
– А на кого из цезарей похожи вы сами? – спросил Гомбо.