Когда я разлил жир по самым маленьким чашкам, из первых, что лепили с Лило и Тошо, задумался, как закупорить, чтобы кислород не окислял снадобье. Точно не уверен, но помнилось, будто доступ воздуха желательно для конечного продукта ограничить. Строгать крышку, а потом попытаться запечатать воском, показалось долгим.
«Попробую что-нибудь вылепить! Завтра…»
Перед сном вспомнил о рюкзаке, оставшемся у Лосей, и вещах в нём. Решив, что лодка стоит утраченного, сразу же заснул.
С утра небо затянули серые облака и заморосил скучный дождик. Воздух пропитался влагой. Повсеместная сырость ощущалась и в полуземлянке. Я подбросил в очаг хвороста и стал натирать воском кожу доспехов.
Пришла волчица. Стряхнула с себя воду и улеглась у входа. Положив голову на лапы, смотрела, как я работаю, недолго – задремала.
Снимать одежду Лосей не хотелось, но до заморозков решил её поберечь. Сказать, что мёрзну, не могу, больше мысли холодят. Хотя босым решил не ходить. В памяти прочно укоренились стереотипы из прошлой жизни о том, что ноги нужно держать в тепле. Закончив с доспехами, стал мастерить чуни. Сделал как у лосей – поддёвка, мехом внутрь, но такие же обмотки, как и раньше.
Надев чуни и доспехи, пошёл в стойбище. Там увидел только детей и Таша с Тиба. Женщины не только присматривали за своими малышами, но и делали в стойбище всякую работу: чинили сети, короба и корзины, шили примитивную одежду, скоблили шкуры, вили верёвки и делали из сухожилий нитки.
Для изготовления шовного материала подходят не все сухожилия, а только те, что тянутся, словно ленты, вдоль позвоночного столба. Длина и ширина их меняется в зависимости от размеров животного. У лося эти сухожилия имеют около метра в длину, пять-шесть сантиметров в ширину и полсантиметра в толщину. У косули они значительно короче – сантиметров двадцать.
Их нужно высушить, а затем они легко расщепляются на нитки. Соплеменники растягивают вымытые сухожилия на палке и сушат у костра или приставив к стене чума. Весной ниток в племени не хватало. А сейчас, благодаря ежедневной охоте, собрался запас.
Женщины пытались пошить штаны, вроде тех, что я выменял у чужаков. Куски раскроенных шкур лежали вокруг них, а они сосредоточенно работали проколками и костяными иглами.
Увидев меня, Таша отложила шитьё, поднялась и стала тискать. Недолго.
На очаге лежала запечённая в глине рыба. Мать, указав на неё пальцем, сказала:
– Поешь.
Я разломил глиняный «пирожок», несколько капелек жира из него протекли на шкуры. Был бы голоден, как вчера, наверное, не обратил бы внимания, а сейчас положил угощение обратно на камни очага и вынул из ножен нож. Обломив кончик ветки из кучи, наваленной у чума, заточил его и, опустившись перед очагом на колени, наколол палочкой белую сочную мякоть, отправил кусочек в рот.
Таша, покачивая головой, затянула старую песню:
– Лоло, Лоло…
Который раз она так реагирует на мои причуды, а я до сих пор понять не могу – то ли радуется, то ли осуждает…
Слышу смех Тиба и её звонкий голос:
– Духи сказали Лоло сделать так!
Теперь хохочут обе…
Позавтракав, я решил сходить к реке набрать немного глины, изрядный запас которой там поддерживали соплеменники.
Сестра, как всегда, что-то лепила на берегу. Накрывшись шкурой, колдовала над очередным замесом. Рядом стояло несколько готовых горшков.
Подул резкий ветер. В сером небе заходили чёрные, но пока далёкие тучи.
– Лило, будет сильный дождь!
Сестрёнка выбралась из-под шкуры. В одной только юбке, босая, она хотела обнять меня, но, бросив взгляд на свои вымазанные в глине по локти руки, остановилась. Я невольно обратил внимание на её ещё не развившиеся груди и сморщенные, затвердевшие от холода коричневые соски. Вспомнилось, как в прошлой жизни, будучи ещё совсем молодым, обсуждал с друзьями – а правда ли, что если у женщины ареолы вокруг сосков розоватые, то такая женщина скорее чувственная, нежели страстная, а если такие, как я наблюдаю сейчас у моей сестры, то держись: неизвестно, кто кого первым домогаться начнёт…
Вот ведь как – телом пока не мужчина, в душе старик, давно потерявший интерес к женщинам, а мысли о них приходят в голову не в первый раз.
– Давай помогу, – предлагаю.
Она кивает и идёт к реке вымыть руки.
Скатав комок глины, положил его на ладонь левой руки, а в правую взял горшок. Слышу голос сестры:
– Лило, Лило…
И эта туда же!
Она подставила обе руки, соединив локти. Теперь понимаю, отчего столько укоризны в её голосе. Ставлю ей на предплечья посуду. Медленно идём к стойбищу.
Там до меня нет никому дела. Все чем-то заняты. Вернулся в землянку. Чудом не наступил на Муську. Пожалуй, впервые она не увязалась за мной. Положив на пол глину, немного посидел у очага, отогревая руки, и снова пошёл к реке, чтобы помочь сестре донести оставшиеся на берегу изделия. Наверное, она успела это сделать раньше без моей помощи – горшков у реки я не увидел.
Не обращая внимания на первые крупные капли, я смотрел на приближающуюся к берегу лодку.