Кронштадтский детектив

Уплывали они быстро. Редкий пловец взял бы такой темп. При этом я не заметил, чтобы они гребли хоть руками, хоть ногами, если последние у них вообще были. Хвосты резали волны, будто акульи плавники. Потом все три разом исчезли. Синхронно взметнулись над волнами хвосты, и в моем поле зрения остался только инженер.

Понурившись и опустив фонарь, он медленно брел к берегу. Я опустил бинокль. Оглянувшись назад, Пётр вдруг взмахнул руками и скрылся под водой.

Выхватив револьвер, я бросился к нему. Если русалки задумали-таки убрать свидетеля, то они просчитались. На такой глубине револьверная пуля и под водой достанет. Однако пострелять мне не довелось. Пётр поднялся сам, с погасшим фонарем в руках, и так тихо, что не будь я уже рядом, не услышал бы, сказал:

— Извините, Ефим Родионович, я просто оступился. Зря вы выскочили.

— Да ладно, — отмахнулся я. — Думаю, они уже на дне морском, добычу делят.

— Да, наверное, — неуверенно согласился Пётр и добавил, когда мы двинулись к берегу: — Но что вы теперь скажете? Ведь не привиделось же мне. Вы тоже видели русалок.

Что я мог ему ответить? Только развести руками. Да, я их видел.

Какое-то время мы еще прождали на берегу. Развели костер, обсушились, братья поминутно бегали на берег в надежде, что русалки отпустят Ивана, но никто больше из воды не вышел. Нам ничего не оставалось, как вернуться в город.

УТРО СЛЕДУЮЩЕГО ДНЯ началось с битвы титанов. Ее начало я пропустил — о чём нисколько не жалею — а что там было, мне потом по случаю рассказал Вениамин Степанович.

Полицмейстер Цицерошин узнал от Зайцева, что «инспекция» ведёт собственное расследование на вверенной ему территории, и в категорической форме потребовал объяснений. Он их получил, и они ему не понравились.

Причём больше всего его возмутило не само расследование. Слово, данное агентом полиции, полицмейстер посчитал достаточным основанием для молчания. А вот то, что его сотрудник не заметил, как леший следил за гостями, сразу вылилось в суровую головомойку.

Затем досталось и самому Вениамину Степановичу, который об этой слежке знал, но не сообщил. Потому как если инспекция не сообщает о выявленных недостатках, то за каким лешим она вообще нужна?! Не туристы, чай. Вениамин Степанович согласился, что, конечно, тут полицмейстер прав, но с другой стороны — вначале следовало разобраться, кому и на кого сигнализировать. Полицмейстеру, который, как оказалось, полностью доверял своим людям, это замечание пришлось как ножом по сердцу, что, понятное дело, обстановку не разрядило.

Когда я вошел в кабинет, беседа как раз вошла в фазу насупленных взглядов друг на друга исподлобья. В уголке на стуле агент сыскной полиции Зайцев практиковал искусство неприметности.

— Доброе утро, господа, — сказал я, снимая шляпу.

Ответом мне были два сердитых кивка и едва слышное:

— Доброе…

Это произнес Зайцев. Инспектор немедленно повернулся ко мне:

— Ефим, — сказал он. — Суть дела я господину полицмейстеру изложил. Ночью вы мне сообщили, что выкуп передан, так что мы все ждем вашего подробного доклада.

— С чего начать? — спросил я.

— С начала, — распорядился, как саблей рубанул, полицмейстер. — Прямо с вокзала.

Я вопросительно взглянул на инспектора. Тот кивнул, после чего я на целых полчаса обзавелся тремя благодарными слушателями. Ни один не перебивал и не переспрашивал. Только на моменте, когда я расстался с Зайцевым, полицмейстер глянул на своего агента, и тот молча кивнул: мол, да, всё так и было. Закончил я подробным описанием русалок. Зайцев быстро записывал за мной. Карандаш так и порхал над блокнотом, выводя малопонятные закорючки.

— Всё? — строго спросил полицмейстер, когда я замолчал.

— Так точно.

Тяжелый взгляд полицмейстера переместился на инспектора, потом снова на меня. Словно крупнокалиберное орудие брало на прицел новую жертву.

— Сколько продолжалась встреча? — последовал первый пристрелочный выстрел.

— Минут пятнадцать, — сказал я. — Девушки не торопились, но старшая их подгоняла. Встреча закончилась в двадцать пять минут первого.

— Когда вернулись в город? — это был второй пристрелочный.

— Около трех. Точно не скажу, но у Морошкиных мы были в десять минут четвертого.

— Понятно, примерно в три часа ночи, — сказал полицмейстер и грянул на поражение: — Тогда почему я слушаю эту занимательную историю в половине девятого?!

Наверное, еще бы и кулаком по столу грохнул, но в последний момент сдержался.

— Полагаю, Лев Григорьевич, в это время вы уже спали, — миролюбиво заметил инспектор.

— Именно так, Вениамин Степанович, — сухо ответил полицмейстер. — Спал. Потому что агенты меня не разбудили и не доложили, что на моей территории бесовщина творится! Хотя одному было велено докладывать немедленно, как только в деле русалок наметятся любые изменения.

Он бросил в Зайцева такой взгляд, что будь тот снарядом — беднягу разнесло бы в клочья. Агент с готовностью понурился, всем своим видом целиком и полностью осознавая свою вину.

— А слово, данное вторым, не позволяло ему исполнить свой гражданский долг только до двадцати пяти минут первого!