Кропоткин

Новый, 1874 год Кропоткин встретил не с друзьями по кружку, а как подобает князю — в «избранном обществе», настроенном достаточно либерально. Рекой лились торжественные речи об обязанности служить родине и народу, о необходимости перемен в государственном управлении, чтобы опять-таки обеспечить благо народу. Говорили красиво, но чувствовалось, что на самом деле ораторы были обеспокоены прежде всего собственным благом. Кропоткин покинул праздничный зал рано утром и, переодевшись, отправился в один из домов за Нарвской заставой, где проходила сходка ткачей. В крестьянской одежде он уже мало чем отличался от окружающих, выделяясь разве что бородой, за которую получил от ткачей прозвище «Бородин». Оно стало его конспиративным именем.

Бородин рассказывал о том, как борются за свои права рабочие в Европе, объединившись в международное товарищество — Интернационал, как добиваются выполнения своих требований с помощью демонстраций и стачек. Его слушателей интересовало, возможно ли подобное в России, ведь полиция их может выследить, и тогда — каторга, Сибирь… «Ну что ж, и в Сибири люди живут», — парировал он и рассказывал об удивительной природе Сибири и живущих в ней людях.

Особенной популярностью у рабочих пользовался студент-медик Александр Низовкин, которому удавалось искусно подладиться под простонародный стиль поведения и одежды. Он носил сапоги, рубаху навыпуск, нарочито огрублял свою речь. Нельзя сказать, что рабочие хуже относились к другим пропагандистам — и Кравчинского, и Шишко, и, конечно, Кропоткина они слушали с огромным вниманием, но налет образованности и «барства» все же создавал некоторую дистанцию.

При этом выдавать всех на допросах начал именно Низовкин — может быть, он мстил за то, что его не сразу приняли в кружок на равных, оставив на время «кандидатом». В январе жандармами была захвачена квартира на Выборгской стороне, как раз та, где собирались ткачи и где чаще всего бывал Бородин-Кропоткин. Вновь были арестованы несколько членов кружка, а оставшиеся на свободе спешили покинуть Петербург. Сам Чайковский избежал ареста, поскольку еще в прошлом году уехал в Орел к проповеднику идей богочеловечества Маликову и, увлекшись его мистическим учением, отправился с ним в Америку. Там он провел несколько лет, пытался организовать сельскохозяйственные коммуны. Кравчинский и Клеменц продолжили свое «хождение в народ» в Поволжье. Из «чайковцев» в городе оставалось человек пять-шесть, из которых прежде всего следовало бы уехать Кропоткину, в известной степени «идеологу» кружка.

В течение еще одной недели забрали всех, кроме Кропоткина и Сердюкова. Было очевидно, что, если они задержатся в Петербурге, им также не избежать ареста. Но прежде чем исчезнуть, необходимо было передать хоть кому-то, кто еще неизвестен полиции, дела громадной столичной организации с филиалами в тридцати семи губерниях. Решили принять в организацию двух новых молодых людей. За несколько вечеров им пришлось запомнить сотни адресов для пересылки книг и десятки шифров, а также информацию о рабочих кружках, которые еще продолжали действовать. А потом Сердюков съехал со своей квартиры, и следы его затерялись. То же самое следовало сделать и Петру Кропоткину. Но ведь он был географ, член научного общества, причем весьма уважаемый своими коллегами, которые связывали с ним известные надежды на развитие отечественной науки. И он не мог позволить себе исчезнуть даже в сложившейся опасной ситуации, прежде чем выступит с отчетным докладом о своих исследованиях ледниковых отложений в Финляндии и Швеции. Приглашения на заседание Географического общества были разосланы на 14 марта 1874 года. Но получилось так, что на тот же день назначили заседание петербургских геологов. По их просьбе общее собрание общества, на котором предполагался доклад Кропоткина, было перенесено на неделю. Этот перенос сыграл роковую роль.

И вот 21 марта. Кропоткин ждал этого дня с большим нетерпением. Еще бы! Каждый день вокруг дома бродили какие-то странные люди, заходили в дом, спрашивали, не продаст ли князь лес в своем тамбовском имении, где никакого леса и быть не могло, потому что имение находилось в безлесной степи. Конечно, это были сыщики, которые должны были проверить невероятное с точки зрения жандармов предположение, что Бородин, приходивший к ткачам в крестьянском полушубке, и его светлость князь Кропоткин одно и то же лицо. Среди этих странных людей он заметил однажды знакомого ткача, которого, по слухам, недавно арестовали — скорее всего, тот здесь появился для опознания.