Кропоткин

Аресты начались уже осенью 1873 года. В ночь с 10 на 11 ноября целый отряд жандармов и полицейских нагрянул на квартиру Сергея Синегуба за Невской заставой. Забрали его и Льва Тихомирова, случайно оставшегося ночевать. Потом арестовали Софью Перовскую и еще несколько человек. Возможно, в Третьем отделении пока не представляли себе масштаб организации, распространившейся на всю Россию. Но какие-то подозрения возникли. Начался поиск. Переодетые жандармы наводнили рабочие районы Петербурга. Однако никаких компрометирующих материалов, ни одного документа, который можно было бы положить в основание обвинения, найдено не было, пока во второй половине ноября 1873 года не появилась написанная Петром Кропоткиным специально для кружка программная записка, озаглавленная «Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя?».

Нужен ли идеал?

Никакая революция невозможна, если потребность в ней не чувствуется в самом народе.

П. А. Кропоткин, 1874

«Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя? Я полагаю, что должны» — так начинается «Записка» Кропоткина. А дальше он впервые развивает свою концепцию революционной перестройки общества, основанную на анализе различных течений социалистической мысли и собственного опыта пропагандистской работы. Она противостояла нечаевской программе, направленной только на разрушение. Кропоткин же вынес на обсуждение кружка прежде всего проблему созидания будущего общества.

У Нечаева было так: «Мы прямо отказываемся от выработки будущих жизненных условий как несовместимой с нашей деятельностью… Мы считаем дело разрушения настолько громадной и трудной задачей, что отдаем ему все наши силы и не хотим обманывать себя мечтой о том, что у нас хватит сил и умения на созидание… Пусть новое здание строят новые плотники, которых вышлет из своей среды народ…» Противореча ему, Кропоткин начинает свою «Записку» с обоснования необходимости ориентации на самый высокий идеал. Он, в общем-то, един для социалистов всех оттенков — как можно более полное равенство условий развития всех членов общества. «Без равенства не может быть справедливости», — декларировал «отец анархизма» Прудон. В понимании Кропоткина это равенство возможностей, но никак не механическое выравнивание по линейке самих личностей. Всякая попытка определить будущий строй точнее — бесполезная и бесплодная трата времени. Нет такого ума, который мог бы так далеко вперед расчертить план будущего. Думая о будущем, он неизбежно будет исходить из сегодняшних представлений, но ведь они могут измениться…

В «Записке» многое выглядит наивным и утопичным. И хотя Кропоткин утверждает, что решить в деталях, каким будет будущее общество, заранее невозможно, он пытается это сделать. Естественно, ему это не удается. В его схеме можно обнаружить элементы того самого государственного, регламентированного, казарменного коммунизма, противником которого он себя считал. Но на полях рукописи Кропоткиным записана важнейшая мысль: «Под идеалом мы разумеем такой строй общества, прогресс которого основан не на борьбе людей с людьми, а людей — с природою». Кропоткин всегда считал общество генетически связанным с природой, и в этой фразе нашли отражение гуманистическое начало социологической концепции Кропоткина и ее экологичность, ибо слова «борьба с природой» надо понимать не как уничтожение природы, а сотрудничество с ней, стремление к гармонизации отношений с ней человека — порождения природы, остающиеся ее частью.

Ответив на вопрос, поставленный в заголовке: «Я полагаю, что должны», Кропоткин объяснял такой ответ: «Во-первых, потому что в идеале мы можем выразить наши надежды, стремления, цели, независимо от практических ограничений, независимо от степени осуществления, которой мы достигнем, а эта степень осуществления определится чисто внешними причинами. Во-вторых, потому что в идеале может выразиться, насколько мы заражены старыми предрассудками и тенденциями. Если некоторые бытовые стороны покажутся нам так святы, — что мы не посмеем их коснуться даже при разборе идеальном, то насколько же велика будет наша смелость при практическом уничтожении всяких бытовых особенностей. Другими словами, хотя умственная смелость вовсе не есть ручательство за смелость практическую, но умственная мыслебоязнь есть уже, наверное, мерило мыслебоязни практической…