Крошка из Шанхая

С самого начала все пошло наперекосяк. Мысленно я все еще была погружена в работу. Думаю, любая на моем месте наверняка смутилась бы, заявись к ней на квартиру мать ее дружка, который к тому же стал наркоманом и сейчас сидел взаперти в мрачном лечебном центре. Ну как ей сказать, что случилось с ее сыном? А вдруг она закатит истерику или упадет в обморок? А может, наорет на меня и обвинит в том, что я плохо заботилась о ее сыне? И почему это я веду себя так безответственно и беззаботно, живу себе как ни в чем не бывало и пишу какой-то нелепый роман? Нет, она мне точно голову оторвет!

Я заглянула на кухню и целую вечность пыталась найти там хоть что-нибудь съестное. Но холодильник был совершенно пуст, и лишь на дне кофейника оставался недопитый и уже высохший кофе. В полной прострации я достала чашку, соскоблила присохший коричневый порошок ножом, пересыпала в чашку и добавила кипяток и кусочек сахара. На поверхности появилась противная белая пена, как на той бурде, что обычно подают в дешевых кафе. Я пригубила. Ну, по крайней мере, не горчит.

Гостья сидела на софе, по-прежнему оценивающе огладывая комнату. Наконец, ее взгляд остановился на автопортрете Тиан-Тиана, одной из самых интересных его работ. Ему удалось уловить и верно передать то присущее ему холодное выражение, из-за которого его глаза словно подергивались тонким льдом. Было невозможно понять, какие чувства он хотел отобразить на этом портрете. Невольно казалось, что, глядя на себя в зеркало и перенося изображение на холст, он просто упивался собственным одиночеством.

Я угостила ее кофе. Она поблагодарила. Внимательно оглядела меня с ног до головы:

– А ты привлекательней, чем я думала. Не ожидала, что ты такая худенькая.

Я рассмеялась, в висках стучало.

– Ох, прости, я забыла представиться. Я мать Тиан-Тиана. Можешь называть меня Конни.

Она достала из сумочки пачку дорогих кубинских сигар. Я протянула ей зажигалку, и она аккуратно раскурила сигару. Комната наполнилась серовато-голубым дымом, немного едким, но со своеобразным экзотическим ароматом. Мы обе немного расслабились.

– Я намеренно приехала без предупреждения, поскольку сын писал, чтобы я не возвращалась.

Ее лицо озарилось печальной улыбкой. У нее совсем не было морщин, черные и блестящие с химической завивкой волосы были коротко подстрижены в «детском» стиле как у Юэ-Сай Кань [96]. Похоже, у всех китаянок, долгое время живших за границей, одинаковые вкусы: им всем нравятся именно такие прически, коричневые тени, губная помада цвета бургундского вина и элегантная, сшитая на заказ одежда. Возможно, образ жизни, который им приходится вести за рубежом, побуждает их так заботиться о своей внешности, словно они стремятся ничем не выделяться на фоне остальных преуспевающих членов западного общества, в котором к китайцам всегда презрительно относились, как к изгоям.

Какое-то время она не сводила глаз с автопортрета Тиан-Тиана, где он был похож на грустного, только что вынырнувшего из воды человека. Затем перевела взгляд на нашу кровать, которую мы никогда не застилали. Я сидела рядом в совершенной растерянности и уже предвкушала пристрастный материнский допрос. И действительно, она первой нарушила молчание.

– А когда Тиан-Тиан вернется? Наверное, мне все же следовало предварительно написать или позвонить, – произнесла Конни. Ее глаза были полны надежды и тревоги, как у девушки накануне важного события.

Я собралась, было, ответить, но язык не слушался, а во рту пересохло:

– Он…

– Ах, да, – спохватилась она и достала из сумочки фотографию. – У меня есть его фото десятилетней давности. Тогда он был почти ребенок, маленького роста. Боюсь, при встрече я могу не узнать его.

Она протянула мне фотографию. С нее на меня смотрел худощавый подросток со спокойным взглядом, одетый в коричневый пиджак, вельветовые брюки и белые спортивные туфли. Он был снят на фоне огромного растения – огненно-красной канны, и в солнечном свете его волосы казались мягкими и пушистыми, как одуванчик, такими легкими, словно ветер мог унести их вдаль в любое мгновение. Тиан-Тиан осенью 1989 года. От этой старой цветной фотографии повеяло чем-то почти забытым. У меня снова возникло ощущение дежа вю.

– Вообще-то Тиан-Тиан сейчас здесь не живет… – и хотя это было невыразимо тяжело, я рассказала ей всю правду. В памяти одна за другой всплывали неясные картины прошлого, сентиментальные и страстные.

Чашка выпала у Конни из рук. Она не разбилась, но темно-красная юбка промокла насквозь. Конни побледнела и молчала какое-то время.

Я почувствовала странное облегчение оттого, что еще одна женщина, игравшая важную роль в судьбе Тиан-Тиана, разделяет мою боль. Было видно, что она с трудом сохраняет самообладание. Я хотела, было, бежать за полотенцем, чтобы она могла промокнуть пятна на юбке, но она жестом показала, что это не имеет ни малейшего значения и что ей ничего не нужно.

– У меня в шкафу есть чистые юбки. Вы можете выбрать что-нибудь подходящее и переодеться.