Кроссуэй. Реальная история человека, дошедшего до Иерусалима пешком легендарным путем древних паломников, чтобы вылечить душу

– На приходе болтают, у нас должен быть черный папа, как президент Америки. Иные говорят, папа нужен молодой – сорок пять, пятьдесят, не больше. У меня племяш, ему нет и одиннадцати, так сегодня утром сказал: «Я буду папой! Я!» И так каждый день – вот этот может быть папой! И вот этот! И вот этот тоже! Сегодня кардинал из Африки, завтра из Мексики, потом из Бразилии! И все почему? А я скажу! Потому что журналисты превратили выборы в политику! Они берут все проблемы мира – не только проблемы Церкви, но и нищету, и болезни – и говорят: «Ой, кто же их решит? Ой, кто же исправит мир?» Но мы не выбираем политиков. Мы не выбираем правительство. Мы хотим узнать волю Божию!

– А на Пасху будет новый папа? – спросил Франческо.

Брови брата Нунцио нервно дрогнули, но он ничего не сказал.

– Завтра мы попрощаемся с Бенедиктом. У нас не будет ни папы, ни премьера, ни правительства. Италия станет как Бельгия! Кто знает, как долго это продлится? Хотите мой прогноз? Я вам так скажу: Бог нас удивит!

ХОТИТЕ МОЙ ПРОГНОЗ? Я ВАМ ТАК СКАЖУ: БОГ НАС УДИВИТ!

Гиги курила. Франческо дергался. Брат Нунцио ломал запястья. Радио все еще болтало, но сигнал слабел, и мы слушали белый шум, словно ожидая роковой вести. И да, я хотел прервать поток сознания обитателей аббатства, но знал: сейчас их не пробудит ничто.

Папа Бенедикт ушел в отставку. Я добрался до Павии, университетского городка на северном берегу реки Тичино, царства тускло-оранжевых домиков и светло-коричневых площадей. Хотелось зайти в базилику Сан-Пьетро, где под куполом с золотым небом покоился святой Августин, но я не мог ее отыскать. Все церкви на моем пути походили друг на друга как две капли воды – жженый кирпич фасадов и контрфорсы из песчаника по углам, – и я больше часа болтался между Дуомо ди Павия, Сан-Микеле-Маджоре и Санта-Мария-деи-Кармине. Наконец я вышел на мощеную площадь к северу от городского центра и вдруг взбесился: базилика была здесь, сбоку, прикрытая строительными лесами!

Двери были закрыты. Я сел на рюкзак и стал ждать. Прошло три часа, и ничего не изменилось.

Я стал читать газетную заметку о последнем дне папы. Оставив Ватикан, Бенедикт улетел на самолете в Кастель Гандольфо, где собралась толпа, чтобы с ним попрощаться. В заголовок были вынесены его слова: Я больше не понтифик. Я просто паломник на последнем отрезке земного пути. В газете напечатали профиль папы и сказали, что он, как теолог, отстаивал для Церкви термин «странники Божии». Потом, когда он стал кардиналом, его герб разместили на раковине гребешка, символе пилигримов. Но мой взгляд все время выхватывал дату рождения Бенедикта: 16 апреля. День прославления Бенедикта-Иосифа Лабра. Павия, папа, покровитель пилигримов – все это было связано, как путаные водотоки Паданской равнины, но я еще не поднялся столь высоко, чтобы увидеть узор, и мог только ждать, пока будущее решит себя раскрыть – точно так же, как ждали его бездомные скитальцы в Иврее и смотрители Мортары.

Я отправился на восток вдоль По. Землю у реки оградили насыпью, защищавшей от наводнений, и мой путь пролегал по верху набережной. К северу, на холмах, сгрудились поселки с неказистыми каменными домиками, а вот пойма была совершенно пустой. По утрам все окутывал туман. Он развеивался к полудню и открывал безжизненный пейзаж, похожий на абстрактное полотно.

Днем в воскресенье я пришел в поселок под названием Корте Сант-Андреа. Неподалеку к По спускалась причальная лестница. Вода ушла и теперь отдавала сероватым блеском, словно жир на вареном мясе.

Брат Нунцио сказал, что здесь собирались паломники, желавшие пересечь реку на лодке: моста не было до самой Пьяченцы. Пятнадцать лет назад, когда возродилась Дорога франков, местный лодочник Данило Паризи стал перевозить пилигримов на другой берег По. Священник спросил, не перевезти ли меня, но я ответил, что вроде как собирался идти пешком. Впрочем, он все равно настаивал на том, что именно так шли паломники в Средние века, потом дозвонился лодочнику и все устроил. Сперва Данило не проявил особой охоты – в воскресенье у него был выходной, – но в конце концов согласился. Три часа. На причале. Не опаздывать.

Данило появился около пяти. Тучный, красный от стыда, он выкрикивал извинения, пока подъезжал ко мне на своей битой моторке. Из этих криков я понял, что у него были гости, и они засиделись.

Лодка остановилась у причала, и Данило протянул мне массивную руку. На его мозолистых пальцах я заметил следы подагры.

Я ухватился за его ладонь, он втянул меня в лодку, и мы поплыли.