«Крот» в генеральских лампасах

— Да, меня снабдили тогда двумя шифрблокнотами для кодировки сообщений, дали шариковую ручку, на стержне которой крепилась микропленка с условиями связи. Предложили они мне и график проведения тайниковых операций на Ленинских горах, но я категорически отказался тогда от Ленинских гор…

— Поясните, почему? — прервал его следователь.

— Потому что американцы уже проводили в этом месте подобные операции с другими своими агентами, которые там и были арестованы. Контрразведка уже знала, где ей надо охотиться за «кротами». Поэтому я предложил своим операторам другие места и нарисовал им по памяти свою схему расположений тайников. Это на улице Арбат, затем около Академии имени Дзержинского и при входе в Парк культуры и отдыха имени Горького. Тогда же меня обеспечили двумя приставками к фотоаппарату для вертикальной и горизонтальной фотосъемок и одной катушкой с защищенной пленкой. Эта пленка была рассчитана на специальное проявление. На случай острой необходимости мне дали номер телефона американского посольства в Москве и словесный пароль: «607. Мэдисон-авеню».

— Что еще? — продолжил вспоминать Поляков. — Да, чуть не забыл самое главное: американцы обеспечили меня таблеткой цианистого калия, которая по форме и внешнему виду ничем не отличалась от наших советских таблеток. И хотел бы подчеркнуть еще одну немаловажную деталь…

— Я слушаю вас, — отозвался Духанин, не отрывая глаз от пишущей машинки.

— Когда Джон Мори инструктировал меня перед отъездом из Нью-Йорка, я выдвинул ему тогда свои условия работы в Москве с незнакомыми для меня операторами из ЦРУ. Я сказал ему, что работать с ними буду только на бесконтактной основе, что впредь места для закладки тайников буду подбирать сам. Что выходить на связь в условиях Москвы по их графику не буду.

— Почему? — переспросил следователь, поднимая голову и устремляя взгляд на генерала.

— Потому что боялся легендарной «наружки» КГБ. Мне было известно, что она плотно опекала работавших в Москве американских разведчиков. Попадать в поле ее зрения из-за них я не хотел. Да, чуть не забыл: предусматривалась еще связь посредством публикаций частных лиц в разделе объявлений в газете «Нью-Йорк таймс». Эти объявления должны были адресоваться человеку с моими инициалами, то есть «Д.Ф.».

— И все же вы пошли тогда на установление связи с ЦРУ в Москве? Жаль, что вы не использовали в то время свой первый шанс, чтобы сойти с позорного пути и снизить градус совершенного вами зла.

Поляков пожал плечами.

— Не мог я тогда сойти с этого пути из-за того, что американцы могли запросто отомстить мне за уход от них. Они выдали бы меня со всеми потрохами. И я так или иначе оказался бы здесь, в Лефортово.

— И это было бы лучше и для вас и для нас. Тогда бы вы на двадцать четыре года меньше ущерба принесли бы нашей стране и в целом советской разведке.

— Значит, наверно, так было угодно Богу, — усмехнулся Поляков.

Духанин также иронически улыбнулся и сказал:

— Вы упустили в своих показаниях один существенный эпизод, случившийся с вами в Америке. Он произошел в 1953 году, при проведении партийного актива Представительства СССР при Организации Объединенных Наций с участием заместителя министра иностранных дел Андрея Януарьевича Вышинского…

Поляков понял намек следователя и, помассировав виски кончиками пальцев, стал неторопливо рассказывать:

— Да, был такой малоприятный эпизод, который чуть было не закончился для меня полным крахом. Это действительно произошло в 1953 году, после смерти Сталина. Партийная организация Представительства СССР при ООН проводила тогда партийный актив, посвященный подготовке восьмой сессии Генеральной Ассамблеи. Доклад делал постоянный представитель СССР при ООН товарищ Вышинский. В своем докладе он, в частности, коснулся того, что на сессии опять будет поставлен вопрос о сокращении вооруженных сил и вооружений на одну треть. При этом он сделал оговорку, что некоторые дипломаты хоть и возражали против постановки этого вопроса, тем не менее, он будет поставлен. После его доклада выступил в прениях и я. Я сказал, что постановка вопроса о сокращении вооружений в прежней форме не даст должных результатов, как это уже имело место ранее. Именно эта часть выступления и подверглась резкой критике со стороны его заместителя Царапкина [103]. На следующий день Вышинский вызвал меня и в присущей ему грубой манере и с оскорблениями начал объяснять необходимость постановки вопроса о сокращении вооруженных сил. А для более глубокого понимания этого вопроса он дал мне сборник своих выступлений, связанных с сокращением вооруженных сил и запрещением атомного оружия. Тогда же Вышинский предупредил меня, что этот вопрос был уже согласован с советским правительством и потому мне не следовало выступать с подобной критикой.

— Это вы тогда легко еще отделались, покритиковав позицию СССР в вопросах разоружения, — констатировал Духанин, сделав — вид, что ничего не знает о последствиях его критического, никем не санкционированного выступления на партсобрании.

Поморщившись, как от зубной боли, генерал заметил: