Кровь ацтека. Наследник

Матео рассказывал, что он в своё время обучался под руководством дона Луиса Пачеко де Нарвеса, величайшего фехтовальщика в мире, который был учеником самого Каррансы. А великий Карранса утверждал, по его словам, что гибкий, проворный танец, который он назвал La Destreza[1], это и есть истинное фехтование.

После нескольких месяцев тренировок Матео вынес мне как фехтовальщику следующий приговор:

   — Ты мёртв, мёртв, мёртв! Может быть, тебе и удастся разрубить пополам быка или прикончить индейца, связанного и брошенного на землю, но ты слишком медлителен и неловок, чтобы выстоять против хорошего бойца.

Тут в глазах его мелькнула хитрая искорка, которую я наблюдал, когда он собирался срезать чей-то кошелёк или отбить чужую даму.

   — Раз уж тебе не под силу защищать свою жизнь с помощью навыков кабальеро, ты должен освоить, по крайней мере, умения «ловкой свиньи».

   — Но я хочу стать кабальеро!

   — Мёртвым кабальеро? Или живой свиньёй?

И я смирился. В конце концов, я ведь ещё совсем недавно был lépero.

   — Свиньёй так свиньёй. Покажи, как это делается.

   — У тебя столько сил и умений — или отсутствия умений — как в левой руке, так и в правой. Фехтовальщики называют левую руку лапой дьявола, и не без оснований. Церковь не одобряет левшей, и большинство людей учатся использовать для боя только правую руку, даже если левой владеют лучше. Но ты у нас не благородный идальго и вполне можешь драться левой рукой. Но тебе следует понять, что, если ты просто выйдешь против опытного фехтовальщика со шпагой в левой руке, это ещё не даст тебе существенного преимущества — тут особенно важен эффект неожиданности.

Я научу тебя приёму, которым ты сможешь воспользоваться в момент отчаяния, когда поймёшь, что противник вот-вот изрубит тебя на куски и ты истечёшь кровью. Итак, ты начнёшь поединок с мечом в правой руке и кинжалом в левой, а когда окажешься вне круга, то неожиданно бросишь кинжал и, возвращаясь в круг, перекинешь клинок в левую руку. Это очень опасный момент, ибо на какой-то миг ты остаёшься без прикрытия, и противник вонзит клинок тебе в сердце, если ты не отклонишь этот удар.

   — А как мне отклонить его?

   — При помощи щита.

   — Какого ещё щита?

Матео засучил рукав и показал мне тонкую бронзовую пластинку, прикреплённую ремешком к предплечью.

   — Ты воспользуешься «бронированной рукой», чтобы отбить вражеский клинок.

Разумеется, использовать тайком в поединке доспехи было в высшей степени бесчестно. Да и вероломная смена руки в ходе схватки никак не украшала кабальеро. Но я решил, что лучше уж быть живой свиньёй, чем благородным мертвецом.

74

Когда я в первый раз увидел жену дона Хулио, сеньору Изабеллу, она выходила из кареты, в которой приехала на гасиенду. Зрелище было просто восхитительное. Порхание дорогих шелков и шелест нижних юбок; корсаж из китайского атласа расшит драгоценными камнями; на шее сверкала нитка жемчуга; жемчужные браслеты украшали тонкие изящные запястья. Рыжие вьющиеся волосы ниспадали на плечи.

Я встречал красивых женщин и раньше — ярких мулаток на улицах Веракруса, прекрасных темноглазых индианок из захолустных деревень, — но ни одна из испанок, которых я видел, не могла сравниться с Изабеллой.

Честно говоря, я тогда стоял рядом с помогавшим супруге выйти из кареты доном Хулио, буквально разинув от изумления рот. Наверное, не расстели слуга ковёр на пыльной земле, чтобы защитить туфельки сеньоры, я бы сам кинулся на землю, ей под ноги. А уж когда на меня пахнуло изысканными духами, тут голова моя закружилась и я чуть было не потерял сознание.

Мы с Матео стояли, одетые в лучшие наши наряды, положив руки на эфесы шпаг, вытянувшись в струнку, словно почётная стража королевы. Дон Хулио взял Изабеллу под руку и, прежде чем увести её в дом, остановился перед нами.

   — Позволь, дорогая, представить тебе моего юного кузена, Кристобаля, и моего помощника, Матео Росаса де Оквендо.

Зелёные глаза Изабеллы внимательно осмотрели Матео и меня, после чего она повернулась к мужу и заявила:

   — Ещё один бедный родственник: нахлебник, которого нужно кормить и от которого придётся прятать столовое серебро.

Так состоялось моё знакомство с доньей Изабеллой.

До этого, с тех самых пор, как я прибыл сюда, и всё то время, когда я пытался преобразиться в кабальеро, усадебный дом был для меня оазисом безмятежного спокойствия. Хотя дон Хулио и нагружал меня учёными штудиями, а Матео за неловкость частенько награждал пинками и оскорблениями, я хорошо питался, спал в настоящей постели и каждую ночь просил доброго Господа не отсылать меня обратно на улицы Веракруса — или на виселицу.

С приездом Изабеллы дом перестал быть благословенным оазисом и оказался в зоне урагана. Эта женщина была в центре всего — требовательная и раздражительная по отношению к слугам, вкрадчиво-нежная по отношению к дону Хулио, грубая с сестрой мужа, его племянницей и «кузеном» и пышущая неприкрытой злобой к Матео. К последнему она относилась так, словно гость в любой момент мог сбежать, прихватив её драгоценности, и называла его не по имени, а не иначе как «этот picaro».