Кровь драконов

Ветер настойчиво рванул бумагу у меня из рук. Я успел перехватить письмо и сунуть обратно в конверт, хотя хотелось еще разок перечесть его. Такой теплой, надежной, домашней безмятежностью веяло от густо исписанных листочков, что хотелось читать его непрерывно, лишь бы отрешиться от привычной, раздерганной действительности.

Пожалуй, если все будет нормально, этим летом я и в самом деле отложу все дела и наведаюсь к ним. Зимой я собирался, собирался, да так и не собрался, хотя если быть честным, время на одну, пусть даже короткую поездку, я бы мог наскрести, но…

Неугомонный ветер взъерошил лежавшую поодаль книгу, вытряхивая завалявшуюся между страницами карту. Я машинально поднял ее и развернул, рассматривая со смешанным привкусом так и не изжитого страха и некоторой гордости. Потом, уже после своего подземного путешествия я, уступив бесконечным просьбам приятелей, набросал на добытой ими карте подземелий свой примерный маршрут. Это оказалось не так трудно, как думалось, хотя поначалу мне казалось, что я полностью утратил ориентиры в лабиринте. Многое просто выпало из сознания. Наверное, к лучшему. Но, видно, сказалась привычка к полетам за пределами реального мира и, как мог подробно, я восстановил по памяти все пережитое. И поразился, во-первых, своему идиотизму — на карте стало понятно, что были десятки мест, где я мог попытаться выбраться наверх, а во-вторых, своему упорству — наматывая круги и петляя по подземелью, я отшагал приличное расстояние.

Ветер трепал замусоленный лист, который господин ректор вежливо, но настойчиво просил меня убрать подальше. Во избежание. Кроваво-красная извилистая линия, размеченная жирными точками, бежала по черным очертаниям подземелья, как кровь по венам… Вот здесь я прошел прямо под городской ратушей, а здесь под рекой, а здесь под Святилищем, и снова вернулся за реку… А здесь мог бы выбраться прямо в подвалы родного Гнезда, да жаль, что не знал о том, как это сделать.

Пережитый страх — притихший, поистрепавшийся от времени, как эта карта, — оживал, стоило лишь внимательнее вглядеться в рисунки. Я поспешно свернул лист и засунул его обратно, в книгу, придерживая для верности обложку руками.

… Не спеша, важно переваливаясь на мохнатых лапах и покачивая толстым задом ко мне приблизился Колючка. Присел рядом, принюхался. Я покопался в карманах и выудил припасенную для него корку черствого хлеба, Колючка пару мгновений подозрительно изучал ее, потом зацепил зубами и принялся хрустеть. К сухому хлебу Колючка пристрастился этой зимой, когда уехал его владелец в неизвестном направлении, а зверек, вместо того, чтобы впасть, как положено, в спячку принялся шастать по округе, разыскивая Вевура. Он отощал чудовищно, но гордо отказывался принимать пищу из рук посторонних и пытался добыть ее самостоятельно, сначала в лесу, потом на городских помойках. К несчастью, зима выдалась тяжелой и на помойках у Колючки имелись более сильные и агрессивные конкуренты, поэтому он большую часть времени голодал и погиб бы, если бы мы не убедили его принять хлеб из наших карманов. Начала эту благотворительную деятельность Джеанна, потом присоединились Вейто, я, Ирметта, малышня из группы Закира. Весной Колючка вес набрал снова, но сухари навсегда пленили его сердце.

Ленивую тишину ранних сумерек нарушили звонкие детские голоса. Распахнулась дверь старого дома и оттуда высыпали взбудораженные и звонко перекликающиеся девчонки и мальчишки, размахивающие котомками, как мельницы крыльями. Я невольно обратил внимание, что сегодня их почти в два раза меньше, чем в прошлый раз, когда я заглядывал сюда. Следом за ребятней, хмурясь и привычно бурча под нос что-то нелицеприятное о современной молодежи, появился Закир, скорбно взглянул на небо, прикрикнул на особенно расшалившихся, почесался.