Кровь и пламя

Проклятье… откуда во мне столько злой иронии? Где мое сострадание к несчастным пленникам, что всю жизнь претерпевали ужасы рабской неволи?

— Мы не забыли ничего! — Легий едва не захрипел от душащих его бешенства и застарелой лютой ненависти. — Все, что с нами случилось с тех дней, передавалось от старых к младшим по цепочке все годы неволи! Вот только особо рассказывать нечего, друг Корис… хотя видит Отец Каменный — мы расскажем все, что знаем! Ответим на любые твои вопросы, если сможем!

— Буду благодарен, — коротко улыбнулся я, окуная в огонь закованную в железу руку и снимая котелок с бурлящим отваром. — Угощайтесь.

Видимо, мое скрытое нетерпение чувствовалось и сквозь толстую броню доспехов. Легий и Тугра не стали тянуть с началом рассказа, не забывая подкреплять свои силы глотками отвара и кусками оленины.

Не было никакого кораблекрушения два столетия назад. Не было и атаки пиратской флотилии, не было ужасного шторма — во всяком случае, не сразу. Как только цепь больших и тяжело нагруженных кораблей отошла достаточно в сторону северо-запада, к неким мифическим островам Красного Полумесяца, как команды кораблей, по незаметному сигналу, разом стали из улыбающихся друзей злобными врагами. Битвы как таковой и не было — все случилось посреди ночи, когда выпившие вина и все еще страдающие от морской болезни гномы забылись тяжелым сном. В вине, помимо доброго хмельного сока, было что-то еще, настолько сильное, что все, кто выпил хотя бы половину чаши, провалился в сон. Те, кто не пил вина, получили сонную отраву в еде.

На этом поход к островам Полумесяца закончился.

Всю остальную часть путешествия гномы провели в больном забытьи. Просыпаешься, понимаешь, что закован в цепи, что рядом нет близких тебе родичей, что куда-то пропали все вещи. Тебе силой дают густой мясной бульон, обильно сдобренный той же отравой. И ты снова проваливаешься в сон до следующего точно такого же пробуждения. И все было так хорошо продумано, что никогда не просыпалось разом больше пяти-десяти пленников. И не было такого, чтобы их хоть раз оставили без присмотра.

Спустя какое-то время — это могло быть и десять дней и тридцать, из-за больного сна точно не сказать — при следующем пробуждении Медерубы обнаружили, что они вновь на твердой родной суше, а не на пляшущих морских волнах. Но легче от этого не стало — лишь некоторые успели увидеть неприветливые окрестности вокруг, а затем их вновь усыпили, силком влив бульон.

Следующее пробуждение — достаточно большая деревня, расположенная среди поросших бурой травой холмов. За холмами — большие ухоженные поля, через которые их везли на больших дощатых повозках. В чужом поселении помимо домов очень много хозяйственных построек — раза в три больше, чем может понадобиться для деревни такого размера. Подворья тянулись далеко в стороны. Повсюду высокие сторожевые башни. Имелась и толстая каменная стена высотой по пояс рослому человеку. Почему такая низкая? Кто его знает. Но имелись следы недостроенного, повсюду лежали груды неумело колотого камня.

Здесь, в проклятой деревне, случилось нечто еще более страшное, чем пленение и смерть некоторых из рода — к тому времени гномы уже поняли, что их ряды стали реже, причем исчезли самые властные, известные и воинственные из рода Медерубов. Пропали все до единого, кто имел хоть какое-то влияние на гномов, кто мог одним словом послать их в атаку или заставить что-либо сделать.

В этот миг горестного повествования я прищурился и сделал дополнительные пометки в книге для записей. «Все до единого гномы, имеющие влияние». Кто мог знать закрытый гномий род так хорошо? Тут не обошлось без долгой разведки, без осторожных расспросов. Тут действовали очень умелые в своем деле личности.

Гномы тем временем продолжали говорить — как уже упомянули они, в деревне случилось еще более страшное. Их разделили на две неравные части. Женщин с малыми детьми отправили в огороженное высоким забором место, где уже стояло несколько длинных общих домов — закованным в цепи мужчинам позволили это увидеть, дабы они знали, что их матеря, жены и дети живы.

Опять усыпление… опять долгий путь по незнакомой местности с периодическими тяжелыми пробуждениями и новыми провалами в нездоровый, дурманный сон. А затем последовало финальное пробуждение, когда гномы обнаружили себя в огромной железной клетке, стоящей посреди нагромождений огромных гранитных валунов и зияющих трещин. Пробуждение, ставшее началом долгой, очень долгой жизни в рабстве, с каждодневной выматывающей работой и с упорной общей надеждой.

На что надеялись?

Сначала на себя. Затем на другие гномьи роды. Потом на удачу. Еще позже… просто надеялись, что в кромешной тьме когда-нибудь мелькнет улыбчивый лучик света. Ибо без надежды, пусть даже столь смутной и робкой, жить стало бы совсем невмоготу. Многие умерли от отчаяния, от осознания своей беспомощности, от понимания, что гордый род стал грязными рабами. Другие сошли с ума — по тем же причинам. Остальные держались, а редкие встречи с родными прибавляли сил и надежд.

Что за встречи?