Кровь и почва русской истории

Это легко продемонстрировать на примере реакции российской власти на кондопожские события, ставшие важной вехой в трансформации русской этничности. Для Кремля кондопожские события оказались подобны грому среди ясного неба, хотя теоретически они были легко предвидимы и, в некотором смысле, даже неизбежны. Беспрецедентный рост иммиграционных потоков на территорию России – по числу нелегальных иммигрантов наша страна занимает второе место в мире после США – значительную часть которых составляют так называемые «визуальные меньшинства» (то есть люди, внешне заметно отличающиеся от принимающей стороны), не мог не вызвать заметной напряженности. По горячим следам Кондопоги 58 % граждан России заявили о возможности новых столкновений на межнациональной почве, а в Москве и Петербурге таких пессимистов оказалось почти 90 % (данные ВЦИОМ).

Ирония ситуации в том, что Кремль ожидал угрозы, в первую очередь, со стороны так называемой «оранжевой революции» - либеральных сил, подогреваемых Западом и олигархическим капиталом, по традиции считая русских пассивным большинством, готовым сколь угодно долго терпеть любые унижения и издевательства. Оказалось, между тем, что главную потенциальную угрозу стабильности в стране и самому существованию режима представляют не маргинальные политические группы, а становой хребет России – русский народ.

Поскольку именно русский национализм теоретически способен конвертировать русскую этничность в массовое политическое действие, то для предотвращения этой угрозы Кремль прибегнул к традиционной для отечественной власти стратегии функционального использования русского национализма. Она состоит в том, что некоторые националистические лозунги и требования присваиваются властью и выдвигаются от ее имени, в то время как любая несанкционированная, самостоятельная, низовая националистическая активность подавляется и преследуется. Можно назвать это политикой кнута и пряника.

«Пряником» стало движение власти навстречу некоторым фундаментальным требованиям русских, на протяжении последних лет выражавшихся националистическими организациями. Предпринята попытка регулирования миграционных потоков на территории Российской Федерации: с подачи власти начались публичные дебаты о приемлемой доле мигрантов, внешне и культурно отличающихся от принимающего населения (в частности, один из высокопоставленных чиновников Федеральной миграционной службы зимой 2006 г. заявил, что такие мигранты не должны превышать 20 % общей численности населения того или иного региона); в законодательстве о миграции и в практической политике произошли заметные изменения, направленные на более «плотный» контроль трудовой миграции и предотвращение нелегальной миграции.

Вероятно, самым известным шагом стало принятое по поручению президента страны решение правительства о фактическом закрытии в течение 2007 г. рынков страны для иностранцев, что мотивировалось защитой интересов «коренного населения» (эвфемизм для обозначения русских, составляющих «коренное население» на большей части российской территории). Хотя исполнение этого решения откровенно провалилось, оно было очень важно для легитимации «русского вопроса». Впервые высшая власть публично признала, что в государственной защите нуждаются не меньшинства, а основной этнический массив страны – русский народ.

Говоря без обиняков, власть выполнила часть тех требований, которые последние несколько лет постоянно предъявлялись русскими националистическими организациями. Из чего вовсе не следует, что она развернулась в сторону русской этничности или, тем более, русского национализма. Были предприняты чрезвычайные усилия по предотвращению перерастания стихийного русского протеста в русло массовых организованных и политически направленных действий. Поскольку же, по оценке Кремля, механизмом подобной политической мобилизации способен стать русский национализм, то его постарались сбросить с публичной сцены, лишить права голоса и скомпрометировать в общественном мнении.

Однако, - повторим это еще раз, - камень преткновения составляет вовсе не русский национализм как таковой, а пробуждающаяся русская этничность. Ее влияние на политику, культуру и общество выражается в формировании так называемого «банального национализма». Это национализм, незаметным и неосознаваемым образом пропитывающий всю социальную, культурную и политическую жизнь, что типично для Запада, где «национализм настолько прочно встроен в мышление и поведение как политических элит, так и рядовых граждан, что его перестают замечать. […] Априорная уверенность в правоте собственной страны (согласно принципу: right

or

wrong – my

country), агрессивное преследование целей, понятых как «национальный интерес», неуважение к позиции политических оппонентов – вот характерные черты “банального национализма”»[447]. Такой национализм, точнее национальная гордость и презумпция превосходства национальных интересов, есть политическая и культурная норма современного Запада[448].