Кровь и пот

Бог ты мой, как много народу погибало каждый день! Бывало, долго болеет, пока не умрет какой-нибудь старик, — разве не оплакивал его весь аул? Разве не носили женщины траур по нему целый год? А там, на фронте, на глазах ежедневно тысячами падали в снег и умирали люди. Живые, спотыкаясь о закостеневшие трупы, проваливаясь в сугробах, тащились все дальше и дальше.

Чем глубже забирались русские в горы, тем непостояннее была связь с тылом. Обозы не успевали за армией. В армии кончались боеприпасы, не стало продовольствия. Солдаты начали голодать. Рабочие батальоны— тысячи казахов, узбеков, киргизов — на лютом морозе, голодные, полуголые, вслед за армией, тоже оборванной и голодной, прокладывали в горах железную дорогу. Строительных материалов не хватало, не было рельсов. Целый месяц в начале зимы стояла работа: ждали, когда снимут и привезут из далекой России рельсы Вологдо-Архангельской железной дороги.

Ослабевшие от голода, обмороженные, худые, люди умирали быстро, падали в снег и уж не поднимались. Страшно было смотреть и на живых. Рай еле двигался и все плакал последние дни. «Какой холодный ветер! — говорил он. — Выдувает из глаз слезы». Еламан отдал ему всю свою теплую одежду, но Рай все равно не мог уже согреться. С поднятым воротником, в надвинутой на уши шапке, с лопатой под мышкой, он все норовил стать спиной к ветру. Еламан работал, а сам глаз с него не спускал, боялся, что Рай упадет и заснет. А когда человек падает и засыпает, его уж не разбудить, это Еламан знал.

Однажды вечером среди казахов пошел слух, что к ним на помощь пришлют большой конный отряд. На другой день к обеду в облаках пара показался отряд. Казахи, укладывавшие в это время шпалы, разогнулись, стали глядеть на всадников. Солдаты, которых сняли с теплого места, были злы. Один особенно бросился всем в глаза. Долговязый, конопатый, он сразу спешился, отошел от своих, поглядел на работу, на казахов и заматерился. Проходя мимо Рая, он вдруг встопорщил усы, крикнул:

— У, морда, мать твою… — и ударил Рая в ухо.

Рай покачнулся, схватился за голову. Еламан, бросив лопату, подскочил к солдату и рванул его за шиворот. Солдат крутнулся, вырвался.

— Ах т-ты! Ребята!

Кое-кто из солдат успел уже спешиться. К конопатому сразу подошли четверо, заухмылялись. Еламан покосился на казахов, казахи моргали, отворачивались.

— Ты, гад, кого хватаешь? — хрипло сказал конопатый и ударил Еламана в глаз.

Еламан мотнул головой, зубы его стукнули, а конопатый, тяжело задышав, ударил его второй, потом третий раз… Еламан зажмурился и, вытянув руки, кинулся на конопатого. Товарищи конопатого заржали от удовольствия. Но Еламану удалось-таки добраться до конопатого, он схватил его за горло, рухнул на него всей тяжестью, повалил и стал душить, рыча и сплевывая кровь. Тогда вступили в дело друзья конопатого. Они ухали, подскакивали, били Еламана в голову, в бока, и он, все еще сжимая крепкую шею конопатого, почувствовал вдруг, что сейчас его забьют до смерти.

Спас Еламана приземистый, непомерной ширины в плечах солдат. Он долго и с интересом смотрел на драку, потом нахмурился, подбежал.

— А ну прекратить! — крикнул он, хватая то одного, то другого за хлястики шинелей.

— А пошел ты… — выдохнул один, азартно работая сапогами. Тогда приземистый стал половчее, выбрал момент, ударил одного, тот покатился, ударил другого, и тот покатился. Посбивав всех, он помог Еламану подняться, похлопал по плечу.

— Держись за воздух! — пошутил он. — Стой крепче!

Еламан, вытирая кровь, во все глаза глядел на своего спасителя. Тот был коренаст, могуч, нос крючком, маленькие серые глазки глубоко посажены, руки в густой рыжеватой шерсти.

— Ну вытирай сопли, земляк… — весело сказал солдат и подмигнул. Еламан высморкался.

— Как ты сказал? — переспросил он. — Земляк?

— Ты же казах?

— Казах…

— Ну и я оттуда.

— Откуда оттуда?

— Из Челкара. Мои и сейчас живут там. Мюльгаузен моя фамилия.

Еламан даже рот раскрыл, услышав про город Челкар. Все еще улыбаясь, Мюльгаузен зачерпнул снегу, приложил к распухшему носу Еламана.

— Придерживай, — сказал он. — Сильный ты парень. А только, земляк, неловкий ты, драться не умеешь.

— Верно…

— О боксе слыхал когда?

— Какой такой бокс?

— О! Это вещь! Здесь нам, по всему видать, долго придется побыть. В свободное время покажу тебе несколько приемов. В такое время уметь драться никогда не помешает. Ну да ладно, там видно будет… А пока будь здоров, вон наш командир.

— Где?

— Вон впереди. На вороном коне. Штабс-капитан Рошаль.

— За то, что за меня заступился… — начал было Еламан и запнулся, подыскивая слова.

Мюльгаузен, угадав, что Еламан не знает, как сказать по-русски: «Не попадет ли тебе?»— быстро ответил:

— Может и влететь. Посмотрим. Ты гляди только берегись конопатого, понял?

Мюльгаузен опять улыбнулся, подмигнул и пошел к своим.

— Какой человек! — все повторял потом Еламан и радовался как ребенок, что познакомился с человеком, который так силен, дружелюбен и у которого такое красивое трудное имя: Мюль-га-узен.