Кровь как лимонад

— Главное — не размер… — Настя уклонилась от шутливой Жекиной попытки дать ей в лоб и снова прижалась к его плечу. — В общем, когда мы прилетели в Амстер, я была влюблена в Лукаса как кошка. А тут еще каналы, легалайз… Знакомые Лукаса сдали нам маленькую квартирку в ДеПайп. Такой райончик для своих. Туристы с фотоаппаратами и альбомами Ван Гога там оказываются, только если пошли не в ту сторону из Рейсхмузея. Днем орут местные и азиаты на рынке, вечером — полно проституток. Не тех, которые в Ред Лайт Дистрикт берут по полсотни евро со шведов или англичан за секс без смены позиции и прикосновений. В Пайпе девочки обслуживают балканцев и мусульман, а сутенеры ходят с опасными бритвами. Дом, хоть более или менее новый, но с крутой лестницей, мы — на третьем этаже, этажом ниже жила бабуля, которая все время пила «хейнекен», пекла пироги с корицей и постоянно курила вонючие сигареты — как какой-нибудь персонаж «Mad Men». Из окон — виды на старые ржавые велосипеды, дохлых собак и использованные презервативы, дрейфующие по каналу. И мертвые псы — еще не самое страшное, знаешь… Вечерами, когда оставались дома, мы выходили на улицу, садились на ступенях лестницы и пили пиво, разглядывая граффити на соседней стене — Филип Дик, из головы которого вылетают блочные многоэтажки. Лукас говорил, что для нас с ним это граффити — вроде картины в гостиной. Из соседнего дома ребята временами выносили проигрыватель и колонки и играли на виниле для себя — абстракт хип-хоп и чилаут. Как у нас — на гитаре на скамейке у подъезда. В квартале от дома — продуктовый супермаркет «Альберт Хейн» с кассиршами в хиджабах, где — веришь? — продавали вареную картошку. Принес домой, шварк — ее на сковородку, через десять минут ужинаешь. Ну, ты говорил, что был в Амстере.

— Останавливался в отеле возле Лендсплейн. На Марниксстраат.

— Слушай, здорово, — Настя повернулась к Жеке. — Прямо, мы с тобой одной крови.

Жека не видел в темноте ее лица, но глаза девушки сверкали в свете реклам спиртного над стойкой бара.

— Точно, Ка, — сказал он. — И с одним содержанием алкоголя в крови.

Настя приблизила к нему лицо. Они поцеловались — шумно, кусая губы, запустив руки в волосы другого. Когда оторвались друг от дружки, Жека спросил:

— Тебе взять еще?

— Давай.

От стойки бара, пока бармен наливал, Жека поглядел на девушку. Она сидела на диване, смотря прямо перед собой и сведя вместе колени и разведя икры — похожая на сломанную куклу. Жека вернулся, они молча выпили, и Настя продолжила:

— Работали по очень простой схеме. Рано утром, когда еще никто не уехал на службу, проводили рекогносцировку. На дело шли ночью. Лукас пневматическим болторезом срезал замки с велосипедов, я отгоняла их за пару кварталов, где нас поджидал строительный фургончик с одним арабом за рулем. Набивали в фургон полтора — два десятка велов, араб увозил их, мы шли спать или танцевать в найт клаб. Велики везли на «точки» в другие города, в Утрехт и в Роттердам, где их выставляли в витрины и продавали со скидкой. В Роттердаме их еще иностранные моряки охотно брали. Не сказать, что мы так уж много зарабатывали, но нам хватало. Ты же цены там помнишь? «Хейнекен» — меньше евро, «шутерс» в «Лидсе» — так, вообще, сорок центов. Сигареты не курили, еда недорогая, если брать фирменные «альбертхейновские» товары и на рынке, «расту» употребляли нечасто, музыку тащили из сети, трахались без контрацептивов, я додрачивала Лукасу рукой, ну и по всякому…

«Что там было про жертвы во имя отношений?» — подумал Жека и сказал:

— Кажется, стиль у тебя не поменялся.