Кровь как лимонад

Она пила кофе, глядя в окно. Молчала. Потом вдруг спросила:

— Можно, я поеду с тобой?

Неожиданно.

— Не хочу оставаться сейчас одной… Такое состояние стремное…

Ну, это тоже объяснение. По-своему, не хуже, чем признаться в любви. И уж во всяком случае, честнее.

— Похмелье, — кивнул Жека.

— Один мой знакомый называет такое состояние «анти-обстрел». Не знаю даже, почему.

— Ты знакома с Бродским? — засмеялся Жека.

— В смысле?

— «Перо скрипит в тишине, в которой есть нечто посмертное, обратное танцам в клубе, настолько она оглушительна; некий анти-обстрел».

— Какие-то нескладушки, а не стихи, — улыбнулась Настя. — Но вчера я перетанцевала и перепила. Все тело болит и тошнит… И там саднит, — она стрельнула взглядом вниз. — Так как, берешь меня с собой?

Жека подумал и поинтересовался:

— А ты машину водишь?

— Ну, иногда, — пожала плечами Настя. — Только у меня прав нет.

Второй водитель, даже неопытный, был бы кстати. Это решило дело. Но надо, чтобы она знала. Не понимая, как начать, Жека отошел к столу, на котором стоял компьютер. Покатал по поверхности стола лежащий карандаш. Повозил «мышью». В руку попала картонная коробка с канцелярскими скрепками. У кого-то Жека читал, что каждый мужчина, если он не лжет женщине, говорит глупости? Но он попробует.

— Помнишь, ты сказала ночью, что мы с тобой одной крови? — спросил Жека.

— Да, — кивнула девушка. — Тридцать третьей группы. Как Костя Иночкин и товарищ Дынин.

— Только у нас масштабы разные, — произнес Жека. — Ты угоняла байки, а я — тачки.

И Жека рассказал ей.

Настя слушала внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. Спустя десять или пятнадцать минут и двадцать или тридцать разогнутых скрепок она спросила:

— А когда ты в четверг после «Олдбоя» сбежал от моего дома, это что такое было?

Ну да.

Жека подумал, зачерпнул из коробки еще скрепки и рассказал Насте все. Чего уж там?

* * *

Он припарковал «опель» в самом конце Черниговской, у пересечения с Московским проспектом. Настя перебралась за руль.

— Минут через двадцать, самое позднее — через полчаса я подъеду и посигналю тебе, — сказал Жека. — Держишься за мной, сворачиваем на Обводный, только учти, что левого поворота там нет, доезжаем до «Треугольника», паркуешься на набережной, включаешь аварийку и ждешь меня.

— Все ясно. Как вкладыш жвачки, — кивнула Настя.

— То есть? Не понял.

— «Любовь это — стоять на стреме и слушать Эмику, пока он угоняет чужую тачку».

Жека улыбнулся:

— Это не я, это ты сама сказала про любовь…

Черниговская — одна из артерий промзоны, с мусором по обочине, в родинках мазутных пятен и в следах экстренных торможений. С левой стороны — пустыри, по которым параллельно улице идут железнодорожные пути, с правой — обвитые змеями вентиляционных труб промышленные здания с покосившимися бетонными заборами вокруг них. На пустырях, между путями обычно партизанят банды бродячих дворняг. Хорошо, когда они чем-то заняты и не обращают внимания на прохожих. Пару раз ржавые рельсы ответвляются и пересекают дорогу, уходя за заросшие маленькими деревцами ворота. Что там за ними — неизвестно. Может быть — разруха, а может — секретные военные объекты. Первое более вероятно. А вместо рельсов на пустыри слева наползает старое Новодевичье кладбище, заросшее кленами с пожелтевшими листьями. Над кладбищем, будто над разрытыми могилами, вьются и мерзко каркают вороны — готично так.

Когда Жека протопал полпути, стал накрапывать мелкий дождь. Жека натянул капюшон кенгурухи и сунул руки в карманы джинсов. Без машины было как-то холодно.

Обошел лежащую посреди тротуара кучу конского навоза. Что за кентавры тут проезжали?