Кровь ниори

Леки рухнул на труп ниори, просто упал без криков и рыданий. Он не чувствовал, как его отдирали от мертвого, не помнил, как везли обратно, как вязали снова. Он впал в огненное забытье, бредил, исходил то жаром, то ознобом, рвался из пут и видел перед собой лишь одно – лицо Триго.

ГЛАВА 16

Мрачнее грозовой тучи в ненастную ночь, Главный тиган неспешно бродил по своему покою, выслушивая последние донесения тэба Симая и порой внимательно поглядывая на виновника своего отвратительного настроения. Тэб Симай поневоле ежился от этих быстрых взглядов, как будто они не только грозили испепелить его, а уже высекали искры из помощника тигана.

– …Сочтя дальнейшие поиски бесполезными, я поспешил в Эгрос, чтобы лично доложить обо всем благородному Истарме. – Он снова зябко повел плечом, ощутив на себе взгляд, рвущий воздух в просторной каменной зале. – Оставил необходимые заградительные отряды на дорогах, пустил по следу охотников. Но до сих пор никто из них не обнаружен.

Он почтительно замолк. Истарма продолжал вышагивать, тяжело переступая, заложив руки за спину. Такого же незначительного роста, как и тэб Симай, черты он имел мелковатые, однако взгляд его источал поистине неистовую силу. О Главном тигане не зря ходили такие странные слухи. Ему нередко доводилось лишь взглядом повергать людей наземь без чувств, взглядом ставить на колени, взглядом заставлять с радостью отдавать то, чего они не отдали бы никогда. Он мог сломить их волю так же легко, как тонкий лед, только-только схвативший речную гладь во время первых заморозков. Потому что его собственная воля была безгранична и потому что утверждать ее силу тиган не уставал никогда.

Очутиться в этой зале, где Истарма вершил свой скорый суд и державные дела, принимал и иноземных посланников, и придворных, и своих соглядатаев, было или знаком величайшей чести, или огромной, ни с чем не сравнимой, беды. Поэтому в голый каменный мешок без окон не стремился никто.

Главный тиган был на редкость постоянен. Вот уже почти семь лет, с тех пор как вознесся на самую вершину, он не менял своих привычек. Эта комната была его излюбленным местом. Еще тогда, давным-давно, он самолично позаботился, чтобы со стен содрали все, вплоть до самого камня, из которого сложена твердыня Королевского замка, голого и грубого; он велел, чтобы до блеска отполировали черный антарсит пола и чтобы вынесли все, что осталось от прежнего хозяина: ковры, драпировки, мебель, статуэтки, без которых не обходится ни один покой во дворце. Остался лишь огромный очаг в углу залы, смежный с тем, что выходил в личные покои тигана. Туда вела маленькая неприметная дверца.

К удивлению прислуги, истопников, охранников и гостей, в парадном покое нового Главного тигана так и не появилось новой роскоши, достойной как его высокого положения, так и множества сплетен и слухов. Лишь огромный стол поселился посреди залы, массивный, угловатый, отполированный восками до такого зеркального блеска, что пламя свечей без труда отражалось от него, как и от черного пола, своим мрачным одноцветьем напоминавшего бездну. Отсутствие окон оказалось лишь на руку Истарме. Он приказал расставить множество светилен и укрепить на стенах подставки для свечей в странном, необычном порядке, причины которого были известны лишь ему одному. Поговаривали, что весь покой исчерчен тайными знаками, невидимыми для простого глаза, приносящими тигану власть и силу. Некоторые смельчаки даже пытались обманом или подкупом завладеть этой тайной, чтобы достичь столь же высоких почестей и власти, но, судя по тому, что положение Истармы не только не шаталось, но и укреплялось день ото дня, не похоже, чтобы кто-то преуспел в сем неблагодарном деле.

В первый же раз, когда тиганов и эйгов созвали на Собрание к новому Главному тигану, придворные, немало повидавшие на своем веку, оказались совершенно не готовы к тому, что им предстояло. Истарма мягко кружил вокруг стола, рассматривая карты, донесения и послания, а тиганы и эйги недоуменно толпились вокруг. Не было возможности сесть, не спеша повести беседу, а то и задремать, как частенько бывало в Собрании раньше. Тут не было кресел или стульев: ни затканных узорчатыми тканями, подбитых пуховыми полушками, ни самых простых, деревянных. Не было речей, славословящих членов Совета по отдельности и все Собрание в целом. Лишь многочасовое стояние в мрачной зале, давившей благородных тиганов своим каменным холодом, проедавшей глаза тусклым светом свечей и светилен, тянувшей в темную бездну холодных напольных плит, что так напоминали надгробные.