Кровь первая. Арии. Они

Но Дануха на его гримасы никакого внимания не обращая, в раз стала серьёзной и подойдя в плотную к новеньким, спокойно ответила Данаве, но почему-то глядя Голубаве прямо в глаза:

— Дурак, ты, братец, — принялась наставлять она колдуна, понятный, похоже, только ей скрытый смысл всего рассказанного, — они ж тябе и им защитой стали. Кабы не они их бы сначала, а потома и тябя, собаки бы порвали, а люди добавили.

Данава и молодая гостья вопросительно поглядели на Дануху. Голубава осталась с каменным лицом.

— А ты думашь сам к дубу прибяжал и туды залез? И эти бабаньки то ж случаем ночью во всём лясу именно на этот дуб наткнулися и сами по сябе к тябе залезли? Да ты их заставь теперяча эт дуб средь бело дня найтить и тем боле залезть,хуёв они туды закарабкаются.

— Эт точно, — согласился озадаченный Данава, — как слезали, так там целая канитель была.

— А ушли не сразу, — продолжала Дануха не обращая внимания на мямли брата, — ведомо, подмогу людску ждали, но те оказались трусы и баб, похож, на корм волкам списали. Неважн, — обратилась она к охотнице, — надо б гостей приодеть по сезону и в перву очередь посыкушку.

— Сделаем, — с охотой откликнулась Неважна, поднимая упавшую на пол шапку и накидывая лук за спину.

Как только девка покинула шатёр. Голубава с неприкрытой злостью спросила, непонятно кого:

— Что делает здесь эта ара?

— Залепи ебальник, — рявкнула Дануха, да так, что все вздрогнули, а дитя испуганно захныкала.

Дануха казалось не только предугадала реакцию Голубавы, но и ждала от неё что-то подобное. Её глаза налились яростью, рот искривился, и вся она стала вдруг страшная и жутко пугающая. Не обращая никакого внимания на плачущего ребёнка, она продолжила рычать:

— У нас нету тута ни аров, ни речников, ни гоев. Мы сами по сябе. Мы — новы люди. Не нравится, уёбывай. Тябя никто не держит. А коль, сука, сядишь за одним столом с нами, будь добра уважать хозяев тябя кормящих да тяплом обогревших.

Гостьи перепугались не на шутку. Голубава потупила глаза, но злоба с её лица никуда не делась. Но тут на защиту новеньких кинулся Данава. Он заискивающим голосом залепетал, стараясь втиснуться между разъярённой сестрой и злобно оскалившейся гостьей.

— Данушка, ну чё ты? Не серчай, горе у неё великое. Она четырёх сыновей потеряла.

— А я, веся род вот этимя руками перехоронила, — не успокаивалась большуха суя свои руки, в одной из которых был прижат волчий хвост к клюке, под нос Голубаве, — целый род!

Только тут Данава увидел клюку с зажатым хвостом и жалобно запричитал, падая перед сестрой на колени:

— Дануша, ты хвостик-то отпусти, не доводи до греха. Отпусти, а?

Увидав эту картину, Голубава вдруг вздрогнула, видимо до неё дошло, что сейчас может произойти что-то страшное и это страшное произойдёт с ней. Только тут до неё дошло, что перед ней ведьма, а не простая баба. Она перепугалась по-настоящему и от этого её лицо изменилось на нечто жалкое. Дануха скрежетнула зубом об верхних два, посмотрела себе на руку и раскрыла пальцы. Хвост встрепенулся и закачался на клюке. И Голубава и Хохотушка с ужасом и одновременно сглотнули, видимо поняв, что сказанное про волков, не было вымыслом и эта вековуха и впрямь с волками дело имеет. Дануха выпрямилась, вроде как успокаиваясь и отошла обратно на своё место. Данава продолжил:

— Ты ведь сама сказала, мол они здесь не случайно, что их твои волки привели.

— Данава, — перебила она его, — хватит хуйню нести. Де эт ты видел моих волков? Я их просто жру.

Вот тут не только гостьи в осадок выпали, но и Елейка к ним в придачу. Один Данава не сдавался.

— Ну ты ведь сама говорила, что просто так к тебе никто не приходит?

— Они не сами пришли, а ты привёл. И эт мяне не нравится, — твёрдо сказала Дануха, брякнув миской об стол, чуть не расколов её, но тут же обмякла и уже спокойно продолжила, — ладноть, успокоилася. Всё равно не мяне решать. Я приму любу, кто со мной. И кака б не была, — при этом она вновь зыркнула на прибитую Голубаву, — за любу в глотку вцеплюсь.

Тут она перевела взгляд на белую, как снег Хохотушку, прижавшую к себе всхлипывающего ребёнка. Движением головы, она указала на свою лежанку, заваленную шкурами и скомандовала тоном, не терпящим возражения:

— Рябёнка в мои шкуры затолкай, пусть спит.

Та по началу хотела, что-то вякнуть, но тут же передумала и под тяжёлым ведьменным взглядом, а в этом она уже не сомневалась, отнесла поскрёбыша на лежанку и укрыла мехами. Не успела чмокнуть в лобик, как тот заснул. Хохотушка стояла над спящим и лихорадочно думала, куда же она попала?

— Ну, чё, спит? — спросила её вековуха.

— Да, — удивлённо ответила баба, оборачиваясь.

— Не ссы. Моя домашня кикиморка[24] своё дело знат. Пока ходим, будеть спать.

Хохотушка встрепенулась, хотела было открыть рот, но Данава спросил быстрее:

— Куда это?