Кровь в моих жилах

Рядом лихо затормозил серый «Руссо-Балт» с эмблемой полиции на капоте и конкретно хвостомоек на дверцах. Светлана замерла — выходить под уже разбушевавшийся дождь не хотелось.

Задняя дверца открылась, и на улицу, открывая прилично-черный зонт, вышел Громов лично.

Светлана не угадала: он не был молод. Лет тридцать, а то и старше. Короткие темные волосы, зачесанные назад, стальные глаза, острые скулы, тяжелый, раздвоенный подбородок. Хорош собой, что уж скрывать. На погонах, не по уставу широких, были всего три звезды — коллежский секретарь, как и она. Забавно. В его-то годы. Неужели из разжалованных да сосланных в провинцию? И что же умудрился сотворить этот новый хвостомойка в столице, что его отослали столь далеко, хотя и не в Сибирь?

Одет Громов был, как все полицейские, не по уставу. Светлана даже понимала его: ей, как чиновнику, повезло с мундиром, а вот полицейская реформа так и буксовала с прошлого века. Форма, красивая на рисунке, в живую вызывала только смех даже у самих полицейских, так что по уставу они одевались только на смотры, когда этого совсем не избежать. Вот и Громов вместо полицейского кафтана ниже колен носил короткий двубортный сюртук, причем ярко-хвойного цвета. Видимо, после Москвы он еще не заказывал новый. Местные ходили в невнятно-болотистом. Цвет формы не сильно оговаривался, варьируя от губернии к губернии, от уезда к уезду, от города к городу и зависел только от местных поставщиков сукна. Серебряный шнур у Громова, как и положено, вился от ворота к пистолетной кобуре. «Селедку» на поясе новый пристав не носил. Вместо синих широких штанов он предпочитал узкие брюки и неположенные к ним сапоги. Увидела бы матушка-императрица — выговора бы не избежать. Впрочем, императрицы, как и императора в России не было уже почти десять лет. Трон, конечно, был занят какой-то седьмой водой на киселе, против которой возражали сразу все королевские дома Европы, зато эта «вода» пока устраивала Государственную думу своим невмешательством в государственные же дела. Конституционная монархия, однако!

Громов шагнул к Светлане, уточняя:

— Фотиния Алексеевна? — он как-то странно посмотрел на её туфли и тихо пробормотал себе под нос: — холера…

Она заставила себя не кривиться — привыкла уже, что её вечно пытаются переименовать:

— Нет.

Громов нахмурился — ему чрезвычайно шла складка между бровей:

— Госпожа Богомилова?

Светлана смилостивилась над ним:

— Так точно. Светлана Алексеевна Богомилова, коллежский секретарь. И не смотрите так, я не язычница. Звать жандармов или сразу кромешников не стоит.

Он предпочел промолчать — предложил ей руку, укрывая от дождя своим зонтом. Куда делся её, он, к счастью, не поинтересовался.

— Пройдемте в магомобиль.

Светлана согласилась: обсудить её имя можно и во время поездки. Знала же, что пристав не угомонится. Мало кто верил ей с первого раза, что она не Фотиния. Еще меньше не пытались её обвинить в язычестве.

В салоне магомобиля было душно, воняло застарелым табаком и какой-то прелью от обивки. Светлана поморщилась, и Громов тут же распорядился:

— Синица, открой окно — тут не продохнуть.

Молодой парень на переднем сиденье попытался возразить:

— Александр Еремеевич, так дождь же!

Тот буркнул:

— Не сахарный — не растаешь.

— Но Лекса…

Светлана, прерывая начинающийся ненужный спор, открыла окно со своей стороны. Сразу стало легче дышать. Громов не удержался:

— Стыдно должно быть, Синица.

Тот косо поглядел на Светлану и возразил:

— Госпожа Богомилова маг, ей поставить щит от влаги как не фиг…

Громов предупреждающе кашлянул, пристыжая своего помощника, и тот поправился:

— Влегкую щит можно сделать госпоже магу.

Громов все равно повторил:

— А ты не сахарный. И мужчина прежде всего. Ты думать должен не только о своей сухости, но и об окружающих. — Глаза его при этом почему-то смотрели на туфли Светланы. Он с трудом отвел взгляд и представил ей окружающих: — мои помощники: Владимир Захарович Петров…

Светловолосый мужчина за рулем только кивнул в приветствии.

— … и Демьян Потапович Синица.

И тут Громов явно вспомнил, что и сам не представился:

— Прошу меня великодушно извинить, Светлана Алексеевна, я не представился: Громов, Александр Еремеевич, — на имени Светланы он все же споткнулся — видать, снова попытался назвать её Фотинией.

Она сухо сказала:

— Очень приятно. — Светлана дежурно улыбнулась и сочла нужным пояснить: — чтобы не было недомолвок: я не язычница. Это мое истинное имя, и имя это христианское. Просто, как говорил мой дед, Светланы не успели стать мученицами ради веры, но все еще впереди.

— Холера, — не сдержался Громов. Кажется, он представил, что Светлана так и рвется в первые святые. — Простите, несдержан на язык.

— Ничего страшного. Вы же знаете, что был такой крейсер «Светлана»? Его капитану было позволено назвать дочь в честь крейсера. Мой дед так же служил в русско-японскую на «Светлане». Чуть не утонул в Цусимском сражении. Дочери у него не было, сыновья уже были большими, сами ждали детей, так что он для внучки, то есть для меня, в генеральной консистории получил разрешение на это имя.