Кровавая любовь

— Как и Ленор, — отвечаю я. — Возможно, не по крови, но у них с отцом течет одна и та же магия в венах.

Джим сердито смотрит на меня.

— К чему ты клонишь, Ставиг?

— Ни к чему, — отвечаю я со вздохом. — Кроме того факта, что это никому не сулит ничего хорошего. Если откинуть Джеремайса, есть еще Скарде.

Он выпрямляется.

— Ты что-нибудь слышал?

— Что твоя дочь в его черном списке? Нет. Но это не значит, что мы можем расслабиться. Он все еще где-то там. — Я не упоминаю, что узнал о Калейде. Джим бы тоже в это не поверил.

Мы оба на мгновение замолкаем. На улице сгущается ночной туман, воздух холодный, и кажется, что лето никогда не наступит.

— Могу я тебя кое о чем спросить? — говорит Джим.

— Всегда.

— Ты любишь ее?

Я вздыхаю, снова уставившись на сигару.

— Да.

Ответ обжигает сердце. Потому что я отчаянно влюблен в нее, женщину, которой причинил боль, женщину, которая теперь должна держаться от меня на расстоянии, чтобы спасти себя. Люблю ее, несмотря на все попытки отстраниться. Я застрял навсегда между любить ее и никогда не быть с ней.

Любовь — это наказание.

Мне нужно искупить много грехов.

Он смотрит на меня мгновение, затем кивает.

— Иди домой. Отдохни немного. Делай то, что там делают вампиры. Клянусь, я не допущу, чтобы с ней что-то случилось.

Это противоречит всем моим инстинктам, но я знаю, что должен. Просто вернусь попозже, когда они уснут.

Я киваю, затем иду по улице, куря сигару, и исчезаю в тумане. Мог бы отправиться через «Черное солнце», чтобы быстрее добраться домой, но в данный момент не хочу спешить. Если не могу охранять ее, значит, мне негде быть. Я хочу насладиться сигарой, насладиться ночью, этим городом, который когда-то имел для меня столько смысла, обеспечивал столько комфорта, но теперь кажется пустой оболочкой без Ленор в моей жизни. Даже сигара безвкусна.

Я решаю прогуляться в сторону центра города и направляюсь к Маркет-стрит. Мимо снуют электрические трамваи. Я пробираюсь сквозь толпу, как сквозь туман, люди выходят с концерта, который только что закончился в «Уорфилде». Никто не посмотрит на меня дважды, если я сам этого не захочу. Но запах человеческой крови временами ошеломляет, напоминая, что скоро нужно будет утолить жажду, напоминая, что мне придется использовать одного из доноров, а не Ленор, как обычно.

Мысль об этом дает еще одну трещину в сердце.

Я направляюсь по Грант-стрит к воротам Китайского квартала. Здесь больше людей, магазины работают допоздна, в воздухе пахнет мясом на гриле — аппетитный аромат даже для такого, как я. Видимо, я очень голоден, раз по-настоящему захотел поесть.

Люди общаются на кантонском и мандаринском языках, которые я понимаю. Их разговоры настолько обыденны, что я им завидую. Они говорят о своих семьях, о праздниках, о погоде, о работе. И в кои-то веки я отдал бы все, чтобы насладиться жизнью, свободной от своих сложностей. Иногда прохожу мимо пожилых людей, которые смотрят на меня слишком долго, потом отшатываются и скрываются в магазинах. Они знают, кто я. Возможно, не в состоянии понять, кто на самом деле, но в глубине души чувствуют. Я хищник, а они добыча. Поэтому они убегают и прячутся.

В конце концов, я сворачиваю на более тихую улицу.

И тут чувствую это.

Застарелый запах.

Анис, сера, мох, сосна.

Я слышу шаги, дыхание в квартале отсюда.

Слишком близко.

Резко оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как тень исчезает за зданием. Он пытается быстро передвигаться на публике, но у него нет магии. А у меня да. Я добивался её кровью и потом.

Накладываю маскировочную защиту, поэтому любой, кто мог бы наблюдать из квартиры, отвлечется, сбитый с толку и не понимая увиденное, а затем быстро двигаюсь сквозь туман, пока не оказываюсь в том переулке. Темнота ему не поможет скрыться.

Как и мне.

Через секунду оказываюсь рядом с ним, отбрасываю его к стене, готовый к ответному удару. Я на несколько сантиметров выше, мои плечи шире, мускулы крупнее, но он провел свою жизнь, упиваясь развратом крови, а я делал все наоборот.

Я швыряю его в здание с такой силой, что в цементе остаются трещины, которые раздробили бы кости любому обычному человеку.

Но он просто падает на руки, как кошка.

На секунду приседает, пригибаясь к земле, кажется, борется со всеми инстинктами, чтобы не напасть.

Вместо этого встает и улыбается мне.

— Вот как ты относишься к родственникам, Солон? — спрашивает Калейд, отряхивая грязь со своей кожаной куртки.

— Да, — просто отвечаю я. Ни на секунду не ослабляю бдительность. — Когда я видел тебя в последний раз…

— Это было в 1850 году. Я знаю. Помню, — говорит он.

— Помнишь, как пытался убить меня?

Его улыбка становится шире.

— Конечно. Но только потому, что ты пытался убить меня. Да ладно, не стоит обижаться. Самооборону рассматривают даже в суде.

— Там, откуда мы родом, нет судов общей юрисдикции, — напоминаю ему. — Нет никакого закона.

— Верно, — размышляет он, неторопливо направляясь ко мне. — Лишь «убить или быть убитым». До сих пор ни один из нас не познал последнее. Это довольно впечатляюще, тебе не кажется? Сыновья Скарде все еще живы и бодры.

Я свирепо смотрю на него.