Кроваво-алая

– Дыши, девочка, дыши, – призывает, заставляет, настаивает.

Не хочу, как же сильно не хочу. Больно. Очень и очень больно.

– Руби, – настаивает и все-таки делаю вздох.

Успокаивается, утыкается лбом мне в плечо.

– Ты напугала меня вчера, – признается. – Куда ты ушла? Я же сказал: мы сделаем это вместе.

– Это моя месть, – напоминаю, – я просила тебя только обучить меня. Что ты и сделал.

– Я показал тебе основы, чтобы всему обучиться нужно гораздо больше времени.

– Я справилась.

– Но какой ценой?

Раздражает.

– Да спасут твою Аманду, – рявкаю.

Отстраняется, переворачивает меня на спину, настроен решительно, готов накричать. Но наблюдает как из глаз невольно проливаются очередные слезы и не может. Слабость мужчин в слезах женщины.

– Я понимаю, что тебе тяжело, – примирительно, – но Руби, нельзя так. Дьябольеры опасны…

– Дьябольеры мертвы, – улыбаюсь ему грустной улыбкой. – И последнего я убью сама.

– Последний самый опасный, – в который раз напоминает. – Для Вэнса слабостью являлись мальчики. А для Джека слабость – убийства.

– Я найду способ.

– Почему ты отвергаешь мою помощь? – Строже, чем примирение.

– Я устала об этом постоянно говорить, – выдыхаю.

– Тогда хватит. Он убьет тебя.

– Вот и славно.

– Руби! – Встряхивает меня, пытается достучаться до моего инстинкта самосохранения, кажется. Который умер давным-давно. – Так нельзя. Ты молода, у тебя все впереди…

– Не говори мне!.. – Хватаю за ворот футболки и подтягиваю к себе, шипя, словно змея, – не говори мне о каком-то там будущем. Оно было. Но его больше нет. Не смей мне тут втирать, будто я молода и все забудется. Такое не забывается. Это не просто потеря, я уже мертва. – Очередные молчаливые слезы. – Меня уже не существует.

– Хватит пороть чушь! – Снова злится. – Пройдет время и все изменится! Да, ты потеряла его, но не себя.

– Нет, себя…

– Да? Тогда кто это ходит и рубит дьябольеров направо и налево? Кто эта никто? Никто бы легла и заснула вечным сном. А ты схватила за горло собственных врагов и расправляешься с ними. Это, по-твоему, тебя не существует? Да было проще в сто раз с тобой, когда ты была с ним. Тогда ты не существовала. Тогда ты была поглощена им и чувством к нему.

– Я понимаю, действительно понимаю, ты знаешь. Но ты всегда знала, что он придет и спасет тебя. Но только сейчас ты стала той, кто сама может за себя постоять. Ты стала его тенью. Потому что ты гораздо сильнее, чем тебе кажется. Ты – борец, Руби, но твоя борьба идет вразрез с твоей собственной целью. Ты должна перестать умирать.

– Я не… – пробую возражать, но он как будто знает.

– Ты поразительное создание, – восхищение в его голосе, – море противоречий и неожиданностей. Ты красива, умна, теперь еще и сильна, хитра, непокорна и, черт бы меня побрал, как же ты желанна. Я сплю с тобой все эти месяца и мне стоит неимоверного труда держаться.

– Ты любишь ее, – слабо защищаюсь.

– Любовь и вожделение – разные вещи, – замечает.

Сердце бешено колотится, когда вижу в его глазах совсем иное. Жаждет меня и мое тело, взглядом поглощает возможности…

Делает глубокий вздох и отворачивается, садится на край кровати и думает. О чем? О ней? Обо мне? О том, что?..

Нет. Я слишком слаба, чтобы позволять себе эти мысли. Сознание так устроено: когда тебе плохо, любая искра светлой эмоции и ты вгрызаешься в нее, словно в последний кусок хлеба на всей земле.

Нельзя.

Выдыхаю боль и отворачиваюсь, перекатываюсь на другую сторону кровати и усаживаюсь зеркально, как Ян. Сидим в тишине, на моей стороне окно, я наблюдаю за рассветом, за чем наблюдает он?.. Перед ним зеркало, он видит в нем окно и…

Оборачиваюсь, ловлю его отражение, все понимаю. Глупо. Надо отвлечься.

Поднимаюсь, берусь за джинсы и тунику, иду в душ. Долго стою под струями, потому что Яну не удалось меня вчера вымыть. Чего я хочу сейчас? Домой. Я так сильно хочу домой, что…

Но за прошедшие три месяца я так не разу туда и не съездила. Когда меня тянуло туда вынужденными истериками, Ян не пускал, пытался сохранить остатки моего рассудка. А когда я собиралась туда сама на холодную голову…

Мы садились в машину, Ян заводился и ждал, когда я скажу, куда ехать. Но мысль о том, что мы приедем туда, а там будет лишь пустой дом, где обитает только одиночество…

Силы покидали меня, желание развеивалось. Мы возвращались обратно в квартиру.

Больно, по-прежнему очень больно.

Привожу себя в порядок непозволительно долго, когда выхожу из ванной, выгляжу вроде бы получше. Если не считать смертельной усталости. Иду на кухню, быстро что-то готовлю, кормлю Яна. Он уже как наркоман, набрасывается на еду с таким остервенением, будто это его очередная доза. Проглатывает все за раз и облизывается, смотрит на меня, улыбается.

– Спасибо, – благодарит как-то виновато.

Не могу выдавить улыбки в ответ, отправляюсь в спальню. Делаю глубокий вздох каждый раз, когда вхожу внутрь, воспоминания накрывают новыми волнами. Держусь за обручальные кольца на цепочке, которые теперь никогда не снимаю, как за спасательный круг, сжимаю, словно пытаясь впитать их тепло.

Надо отвлечься.