Кроваво-алая

Глубокий вздох, чтобы не задохнуться, чтобы только выплыть.

Касается меня лишь кончиками пальцев, как будто ищет мою душу. Откликаюсь удвоенным биением моего израненного сердца. Предостережением для себя пытается отыскать в нем его…

Другие взгляды. Нечто запредельное, он совсем другой…

Но он пускает меня дальше. Так напуган, что даже мне становится не по себе. Если тот, кто сильнее боится, значит?..

Глубже. Опаснее. Дыхание срывается на стоны. Дрожу в его сильных объятиях, наконец-то понимаю, насколько он может быть поглощением. Спасением. Облегчением.

Другое. Он совсем другое…

Еще один глубокий, погружающий поцелуй… стоном образовываем связь. Глаза в глаза, не теряем из виду. По-другому. Опасно, ведь каждый новый шаг…

Улыбаюсь. Примиряюсь, даю понять, что не сделаю выстрела. Знает, какое мощное оружие в моих руках. Выдыхает облегчение и страх…

Целует, так страстно, что не хватает воздуха, задыхаюсь, забываюсь. Голова кружится, улетаю…

Долго, требуется слишком много времени, чтобы понять: прыжок совершен, но дна достигнуть слишком быстро невозможно. Что он, что я – два океана. Полные тьмы и одиночества.

Это пройдет.

Когда-нибудь.

Не в этой жизни.

Поднимается, берет меня на руки и несет к машине. То там, то здесь вспыхивают бездушные тела павших в этой безумной битве. Я должна горевать, жалеть их, но все, о чем я могу думать это Сол. Его сердце отбивает расстрельную очередь, жалеет. О том, что сдался, знаю, прости меня. Понимаю, как опасно, как обидно, ведь весь твой план сейчас на кончиках моих пальцев. Разве это справедливо? Нет.

Но и моя судьба теперь в твоих руках, ты это знаешь. Слушает мои мысли, чувствует меня и мои страхи. Иначе нельзя, иначе нам не выстоять. Биться с врагами – сколько угодно. Но израненными душами сражаться за право абсолютной победы, когда итак ничего не осталось кроме опустошения, бессмысленно.

Будет ли когда-нибудь наше будущее? Нет, слишком рано, слишком опасно заглядывать дальше, чем эта секунда. Оно не для таких как мы. Уничтоженных кем-то другим, попавшими в рабство собственных целей. Оправданий. Слишком опасно.

Лучшее – это сейчас.

Перед тем как уезжаем, бросаю прощальный взгляд на руины особняка. Прости меня, Эрих, мне бы стоило остаться и… знаю, я бы ничего не смогла, но…

Твоя помощь была неоценима. Ты бы смог, я знаю, у тебя бы получилось. Все получилось. И я бы была свободна…

Проливаюсь очередными слезами. Достала уже рыдать! Но ничего не могу с собой поделать. Слишком многое стоит оплакать, слишком многому больше не суждено никогда существовать. Разве это не печально?

Едем долго в полнейшей тишине. Несмотря на откровения это дарит усталость и отрешенность. Потому что каждый думает о победе, а как расценить то, что произошло? Жалеет ли он о том, что сдался? О том, что не ушел и допустил признать свое чувство ко мне? Безумно. Позволяю себе вольность уничтожения – смотрю на него, изучаю, наблюдаю за тем, как противоречия терзают его, словно дикие звери.

Еще и мой взгляд… в глазах замирает сожаление, тоска, такая глубокая рана, что и не объять взглядом.

Тянусь к нему, кладу ладонь ему на плечо, сжимаю, успокаиваю. Делает глубокий вздох, не сказать, что становится легче. Просто ворох его необузданных страхов, что срывается с цепи каждый раз, когда я отстраняюсь, несколько унимается.

Может быть мне легче, ведь я никогда не вступала в битву добровольно, никогда не терзалась поражением. Уничтожена случившимся с Тэоном, но понимаю: даже если проиграю джину это все равно не побьет всю ту боль, которой я теперь постоянно дышу.

Куда он везет меня посреди этой самой темной ночи? Такими вопросами я не задаюсь. Какой-то частью себя я иногда мечтаю об освобождении, а потому – не страшно. Неизвестность не так уж и пугает, если известное столь болезненно.

Через несколько часов, на рассвете, мы въезжаем в город. Сол знает, куда держит путь, я же просто наблюдаю.

Отель. Выходим из машины, молча заходим внутрь, поднимается наверх. Похоже, Сол давно подготовился, раз не оформлял номер у администратора. Это меня уже не удивляет.

Тишина, вот что продолжает нас окружать.

Заходим в номер – приличный такой номер, не то, что я снимала – комната, да ванная. Гостиная, кажется даже три спальни, балкон размером с комнату. Не плохо.

Но не успеваю изучать происходящее, все пристальнее начинаю наблюдать за джином. Совершенно не смотрит на меня, проходится по комнатам, что-то делает, прячет книгу и лампу, активирует какие-то заклинания, которые мгновенно вспыхивают оранжевым сиянием на стенах. Да, он подготовился.

Но что же он делает?

Заходит в дальнюю спальню, следую за ним, потому что – а что еще делать? Пугаюсь его такой отстраненности. Тревожит.

– Для ритуала нам понадобится кое-кто, – сообщает не глядя, распахивая тяжелые гардины, впуская первые солнечные лучи нового дня.

Молчит, словно ждет моих слов, как будто хочет узнать мой настрой, услышать тон моего голоса, понять намерения, прочитать меня лишь по нотам. Требует. Выполняю.

– Кто именно? – Тихо, спокойно, смиренно, всем своим естеством показываю, насколько я готова к миру.