Кровавое копье

Он не мог сказать, сколько времени пролежал в полудреме, пытаясь снова и снова разложить все по полочкам. Были мгновения, когда ему казалось, что его вот-вот одолеет сон, но то и дело он возвращался в реальность. Назовем это кризисом самоопределения.

А потом что-то произошло. Шум. Он вдруг очнулся и прислушался. Нет. Не то. Что-то было не так. Он прислушивался к звуку — а звук резко прекратился. В доме стало слишком тихо. И тут он понял: работал насос, но в середине цикла умолк. Карлайл повернул голову и заметил, что табло электронного будильника погасло. Он выглянул в окно и увидел темно-серое небо. Фонари, которые всегда горели по ночам, потухли.

Кто-то отключил электричество.

Глава 12

Майорка, Испания

16 марта 2008 года

Кейт спрыгнула с «сессны» с парашютом на высоте две тысячи метров. Ветер свистел у нее в ушах, будто хор обезумевших фурий, сердце часто билось, как всегда, когда она прыгала с самолета. Ей нравилось свободное падение, нарастающее ускорение, вызываемый им страх. Секунда пролетала за секундой. Кейт мчалась к земле.

До прыжка Кейт думала только о том, чтобы поразить цель. Цель. Вот как она теперь называла мужчину, за которым была замужем. Прежде чем взяться за дело, она, как и всегда, просчитала все до малейших деталей. Теперь с этим кончено. Все должно случиться так, как она планировала, — или иначе. Больше никаких уточнений, никаких улучшений в продуманном плане. Это уже не цель. Это Роберт: предатель, наемник, киллер, лжец, вор. «Бывший» — в самом горьком смысле этого слова.

Когда они раньше говорили о человеке, убившем Роберта, Ти-Кей в какой-то момент нарисовал его психологический портрет и предположил, что этот человек — трус, которому не хватает мужества справиться с собственными проблемами. Тогда было приятно бросить такое обвинение ненавистному и неведомому противнику. Теперь, когда Кейт знала, за кем она пришла, она не была готова признать этого человека трусом. Безусловно, храбрости Роберту не занимать. Он примет бой и, если сумеет, убьет ее. Но что-то в его характере она не могла уловить, не могла дать этому определение. Каким бы он ни был социопатом, все же определенные чувства у него имелись. «Перережь веревку». Он нарочно столкнул ее с обрыва. Теперь она знала это, но еще она помнила, что ее трос был привязан к страховочному крюку. Роберт столкнул ее в пропасть, но он не пытался убить ее. И сам веревку не перерезал, что без колебаний сделал бы, если бы хотел ее убрать. Он дал приказ одному из австрийцев, да и то с запозданием.

Почему? Кейт по-прежнему не могла понять, что было в глазах того человека, который склонился с уступа, когда она висела над пропастью. Возможно, он все же был влюблен в нее. Как жаль, если это так! Во всяком случае, роль влюбленного он разыгрывал очень умело. В последние дни перед восхождением, как теперь вспоминала Кейт, Роберт порой впадал в задумчивость. Он словно бы мучился, пытаясь принять какое-то решение. И в ту ночь на Айгере он был какой-то меланхоличный. Размышлял? Взвешивал все «за» и «против», гадал, стоит ли терять ее вместе со всем остальным? Думал о том… чтобы не убивать ее? Хотел рассказать ей, что попал в беду? Надеялся, что она пустится в бега вместе с ним? А ведь ему нужно было только попросить. Она бы пошла за ним хоть на край света. В тот момент Кейт не стала бы рассуждать: ей было плевать на предрассудки, только любовь руководила ею. Так почему же он ничего не сказал ей? Зачем повел в горы, чтобы она там погибла?

Возможно, это не имело значения. В ту ночь он сделал свой выбор, а потом и для нее и для него жизнь продолжалась, но все же отказ Роберта перерубить тогда веревку до сих пор не давал Кейт покоя. Это было так легко и просто сделать. Роберт не видел ее. Перед ним был просто кусок троса. Он мог перерезать его сам, а не приказывать австрийцу. Напрашивался единственный логический вывод: он все же питал к ней какие-то чувства и не мог заставить себя убить ее собственными руками.

И сильнее всего Кейт ненавидела Роберта вот за эту искорку человечности — если это действительно была человечность. Из-за этого она сомневалась в себе и в том, что делает. Бывший муж становился не просто подлым трусом и предателем, которого следовало уничтожить. Много лет Кейт оплакивала его, и ей так хотелось скорее с ним покончить. Она желала, чтобы он испытал такую же боль, какую причинил ей. А вместо этого она в последние мгновения перед тем, как раскрыть парашют, думала о том, почему же он сам не перерезал веревку!